«Знание», «вера», «знать», «верить» — эти слова все мы употребляем довольно часто. Но что мы под ними понимаем? Какой смысл в них вкладываем? Не получается ли, что в данном случае каждый из нас имеет в виду что-то свое? А ведь без четкого определения таких важнейших понятий, без выяснения их соотношения, взаимосвязи, сходства и различий невозможно говорить ни о каком мировоззрении, ни о каком осознании мира. В наше время как-то не принято придавать большое значение словам, особенно тем, которые обозначают что-то общее, неконкретное, то, из чего нельзя непосредственно извлечь никакой ощутимой пользы. Но это могут быть ключевые понятия, отражающие основу взаимоотношений мира и человека, понятия, которые не устаревают и не меняют свой смысл и свою ценность в зависимости от настроений общества. Поэтому не замечать их, не думать о них, не обсуждать их мы просто не имеем права.

Широко распространенная в наше время идеология прогресса человечества немало сделала для того, чтобы противопоставить друг другу веру и знания. Как всем известно, она утверждает, что вера — это следствие недоразвитости человека, пережиток его темной дикости, а с развитием цивилизации, по мере совершенствования человечества вера неизбежно должна вытесняться точным знанием и в конце концов обязательно полностью отомрет. То есть если вера считается признаком слабости и глупости, то знание — признаком силы и мудрости. Отсюда, кстати, прямо вытекает культ науки, которая добывает человечеству новые знания, освобождает его от необходимости веры и, следовательно, делает его сильнее и умнее.

Таким образом, предполагается, что вера — это обязательно ложь, пусть красивая, приятная, допустимая, иногда даже нужная, но все-таки ложь. А знания — это всегда правда, пусть подчас горькая, разочаровывающая, коробящая, неудобная, но правда. И любые новые знания всегда представляют собой приближение к правде, освобождение от иллюзий и лжи. Вера же допустима только одна — во всесилие и безгрешность науки, в светлое будущее, которое эта наука всем нам скоро обеспечит. Совершенно естественно предполагается, что у древних людей было много веры и мало знаний, то есть они жили заблуждениями, многого не понимали. В отличие от них современные люди имеют много знаний и мало веры, то есть они понимают мир гораздо лучше своих предков и неуклонно приближаются к истинному знанию о мире. Такая вот картина — по-своему логичная, последовательная, даже в чем-то привлекательная, но при всем этом довольно слабо соответствующая реальной действительности.

Впрочем, существует и другая позиция, зеркально противоположная первой. Ее придерживаются некоторые религиозные и квазирелигиозные учения. Они утверждают, что вера представляет собой неизменную, самодостаточную и всеохватывающую истину. А знания — это всего лишь бесполезные временные иллюзии, вредные заблуждения, опасная ложь, уводящая человечество от прямого и ясного пути веры. И в идеале нам надо решительно и бесповоротно отбросить всю шелуху знаний, осознать свои ошибки и вернуться к истинной чистой вере. Тогда мы сразу станем значительно сильнее и счастливее. Как видим, оценки в данном случае меняются на противоположные, но безоговорочное противопоставление знаний и веры сохраняется.

Попытаемся спокойно и непредвзято разобраться в данном вопросе, не обращая внимания на сильнейшие стереотипы, сложившиеся за последние века.

Для начала попробуем определить, что скрывается за понятиями знания и веры, что означают эти широко используемые термины. Возможно, восстановление их смысла поможет нам понять бессмысленность многих споров.

Наверное, одно из самых больших заблуждений последнего времени состоит в том, что как веру, так и знания стали рассматривать независимо от конкретного человека, как самостоятельно существующие вещи, живущие своей собственной жизнью. Считается, что каждый человек может выбирать между ними, брать необходимую ему часть знаний и нужную ему часть веры. Или же восполнять недостаток одного за счет получения другого. Поэтому возможны крайние случаи: с одной стороны — человек, обладающий только знаниями без малейших признаков веры, а с другой — человек, имеющий только веру и лишенный при этом каких бы то ни было знаний.

То есть подразумевается, что существуют некие объективные знания, тысячу раз проверенные и перепроверенные, не содержащие в себе никакой лжи, никаких допущений, предположений, гипотез и никакого следа веры. Они не могут с течением времени опровергаться, а могут только дополняться. Они добываются и проверяются исключительно разумом, логичны, последовательны и непротиворечивы. Они подробно описывают весь мир в целом и не нуждаются ни в чем другом, тем более, в какой бы то ни было вере. Они понятны и доступны всем, легко проверяются и постоянно используются.

В то же время предполагается, что имеется некая вера (в более общем случае — несколько разных вер), законченная, замкнутая, предлагающая свой всеобъемлющий взгляд на мир снизу доверху. В отличие от знаний вера создана без участия разума, дана человеку свыше или построена чисто умозрительно, без связи с реальностью, является плодом фантазии, не имеет никакого отношения к практике, не может быть проверена на опыте. Вера вовсе не заботится о согласованности своих положений, о сохранении внутренней непротиворечивости. Она не нуждается ни в каких знаниях, более того — противостоит им и исключает их. Она непостижима для разума и бесполезна для повседневной жизни.

Между тем если обратиться к изначальному смыслу понятий знания и веры, то легко заметить, что в данном случае речь на самом деле идет всего лишь о взглядах конкретного человека, группы людей, даже всего человечества, но вовсе не о самостоятельных, независимых, объективных понятиях. То есть в действительности следовало бы говорить только о знаниях людей, но не о знаниях вообще, вне зависимости от их носителей и истолкователей. Точно так же допустимо говорить о вере каких-то людей, но не об абстрактной единой вере. Каждый из нас что-то знает и одновременно во что-то верит. Отсюда сразу следует вывод, что одно и то же теоретическое положение, один и тот же факт может для одного человека выступать как элемент знания, а для другого — как часть веры. Причем совсем не исключена ситуация, когда убежденность, основанная на вере, сменяется той же убежденностью, но основанной на знании. Подобная смена может идти и в обратном направлении. Соотношение знания и веры вполне способно изменяться с течением жизни, а внешне это может происходить совсем незаметно, так как поведение человека остается неизменным. Каждый из нас в течение своей жизни может как менять собственную веру, так и отказываться от своих знаний, и прогресс человечества здесь совершенно ни при чем. И, конечно же, нельзя однозначно утверждать, что в зависимости от изменения соотношения знаний и веры человек автоматически становится умнее или глупее, ближе к истине или дальше от нее. Ум и истина — это понятия совсем другого уровня, чем знание и вера. Или лучше сказать, что они находятся в разных плоскостях.

Что имеется в виду, когда говорят, что человек во что-то верит? Это значит только то, что он принял в свое мировоззрение какую-то информацию, которую признал истинной без собственных доказательств. Принял потому, что доверяет, верит ее источнику: авторитетному человеку, признанной книге, общественному мнению, распространенным представлениям и т.д. Он не получал подтверждение ее достоверности из своего повседневного опыта, не пришел к ней самостоятельно. То есть вера — это информация, истинность которой принята нами «на слово». Эту информацию мы не можем досконально и точно проверить, но, тем не менее, мы в ней в данный момент не сомневаемся и поэтому не собираемся от нее отказываться.

Такой веры у каждого из нас предостаточно. Более того — значительная часть того, что мы называем нашими знаниями, оказывается на деле именно верой. Ведь практически все, что предлагается современной наукой, мы принимаем на веру, без всякой проверки на собственном опыте. Может быть, для отдельных ученых научные факты и представляют собой настоящее знание, но остальные люди все же только верят им.

Например, мы «знаем», что все тела состоят из атомов. Но на самом деле, с прямыми доказательствами атомной структуры вещества сталкиваются, причем не слишком часто, только узкие специалисты — физики или химики. Наше же «знание» ничуть не отличается от знания древнегреческого философа Демокрита, который более двух тысяч лет назад тоже уверенно говорил об атомах, не приводя никаких данных о доказательствах их существования на опыте. И все рассуждения о «гениальных догадках» Демокрита ровным счетом ничего не объясняют. Совершенно не исключено, что он, как и мы, тоже получил эту информацию от авторитетных людей, для которых атомная структура вещества была самым настоящим знанием.

Теперь посмотрим, что подразумевается, когда говорят, что человек что-то «знает». В строгом смысле этого слова знание предполагает самостоятельное получение соответствующих данных или хотя бы длительную самостоятельную проверку информации. А это означает, что настоящих знаний у всех нас не так уж и много. В основном они касаются нашей повседневной жизни, быта, а также профессиональной деятельности.

Например, все мы точно знаем, что если поставить чайник с водой на огонь, то через некоторое время вода обязательно закипит. Все мы знаем, что если после оттепели наступает мороз, то дорога становится скользкой, и мы можем упасть. Слесарь-сантехник хорошо знает, что если сменить прокладку водопроводного крана, то кран перестанет гудеть. А вот в подавляющее большинство научных утверждений ученых мы можем только верить. Действительно, не будем же мы повторять все их опыты, причем не один раз, а многократно. Для нашей жизни это не требуется. Да и не хватит нам всей жизни, чтобы самим пройти путь всех ученых всех времен.

Конечно, можно попытаться определить понятие глобальных «знаний человечества», а не знаний конкретного человека. Ведь именно о них говорят те, кто противопоставляет веру и знания. Однако при этом не совсем понятно, по какому принципу составлять эти знания, что в них следует включать, а чего не следует. Например, стоит ли относить к ним то, о чем знает один-единственный человек? Или то, о чем знает узкая группа людей? Или то, о чем знали наши предки, но о чем теперь по-настоящему не знает никто, что теперь отвергается нами, быть может, без достаточных оснований?

К примеру, какой-то изобретатель-одиночка знает, как уменьшить силу земного тяготения. Все же остальные люди считают его просто сумасшедшим. Принадлежат ли его знания к общечеловеческим? Или другой пример. Группа людей уверяет, что знает законы развития человеческого общества. Другие полагают, что это полный бред, доказывают опасность таких взглядов. Считать ли такое знание общечеловеческим? Или еще один пример. Наши предки прекрасно знали на собственном опыте о взаимосвязи положения планет на небосводе с земными делами, а теперь астрология официально объявляется лженаукой, никто не хочет всерьез говорить о ней. Так считать ли накопленные в течение тысячелетий огромные астрологические знания входящими в знания человечества?

Можно, конечно, предложить включать в общечеловеческие знания только то, что знают все люди до единого и знали во все времена. Но при этом мы рискуем получить очень скудный результат. Даже о том, что за зимой приходит весна, а затем лето, не знают многие народы, живущие в тропиках, где времена года почти не отличаются друг от друга. Даже о том, что день сменяет ночь каждые двадцать четыре часа, не знают некоторые из тех, кто всю жизнь живет за полярным кругом. К тому же не стоит забывать о людях, которые почти вообще ничего не желают знать, и о тех, которым получать знания просто не по силам. Так что подобный принцип формирования понятия общечеловеческих знаний тоже довольно нелеп.

Таким образом, получается, что под знаниями вообще, под знаниями человечества понимается в действительности нечто неопределенное, имеющее в своей основе знание привилегированных узких групп (ученых), которым остальные люди только верят (или не верят). Причем авторитет ученых довольно часто основывается не на реальных результатах практического применения их знаний, а всего лишь на мнениях других ученых. А если учесть, что представления ученых о мире часто изменяются, порой вытесняясь прямо противоположными, что далеко не всегда все ученые согласны между собой, то становится ясно: общечеловеческие знания — это не более чем красивый образ. Образ, за которым ничего определенного не стоит, но который призван сплотить всех людей вокруг идеи непрерывного прогресса, неуклонного развития человечества, накапливающего все больше знаний.

Точно так же довольно нелепа попытка определить какую-то общую, всеобъемлющую веру человечества. Ту веру, которую якобы должны в конце концов вытеснить общечеловеческие знания. Или наоборот — ту веру, к которой необходимо вернуться, отбросив ложные знания. Даже религиозная вера, которую обычно имеют в виду в данном случае, сильно отличается у разных народов и в разные времена. Если же говорить о вере в бытовом смысле, то есть о том, что принимает на веру каждый человек, то здесь существует еще большее разнообразие вер. Один верит в науку, другой — в идеальное общественное устройство, третий — в инопланетян, четвертый — в парапсихологию, пятый — в свою избранность и т.д. У некоторых все эти и многие другие веры прекрасно сочетаются между собой. А многие верят в прямо противоположные вещи, например, кто-то уверен в близком конце света, а кто-то надеется на скорое всеобщее счастливое будущее человечества. Так что соединить все эти веры во что-то единое или хоть как-то определить границы этого единого никак невозможно.

Кстати, строго говоря, довольно нелепым является такое распространенное понятие, как неверие. Неверие, то есть отсутствие всякой веры, просто невозможно. Когда кто-то говорит, что он не верит, на самом деле он имеет в виду, что он верит в неистинность, ошибочность чьей-то веры. Человек, называющий себя неверующим, в действительности имеет ничуть не меньше веры, чем любой верующий. Другое дело — в чем состоит эта вера, что она утверждает, а что отрицает, истинна она или ложна. И тот, кто говорит, что он никогда ничего не принимает на веру, попросту лукавит или же не понимает сам себя. Ведь даже для того, чтобы что-то принять, а что-то не принять, вера совершенно необходима.

Назвать верой человечества то, во что верят все люди без исключения, тоже неправильно. Вера у каждого человека строго индивидуальна, как бы он себя ни называл и к каким бы группам людей он себя ни относил. Даже внутренние представления о добре и зле, интуитивно ощущаемые многими людьми и составляющие часть их веры, некоторым абсолютно непонятны и кажутся полной ерундой. Даже вера в единство мира и взаимосвязь всех его частей, в единые мировые законы присуща далеко не всем. Тем более нет согласия в более частных вопросах, в более конкретных вещах.

Так что не совсем понятно, какую именно веру должны вытеснять знания по мере развития человечества, какой именно вере эти знания противостоят, да и какие именно знания при этом имеются в виду. Иногда противостояние действительно наблюдается, но его исход далеко не очевиден. К примеру, многие знания древних людей не согласуются с современной верой в науку. Совершенно неизвестно, что в конце концов одержит верх. Так, Коперник верил, что Земля вращается вокруг Солнца, в то время как большинство людей прекрасно знало на собственном опыте, что именно Солнце ходит вокруг Земли. Ближе к истине был все-таки Коперник (правда, если брать за начало координат Землю, то получится, что Солнце будет вращаться вокруг нее).

 А может ли вообще знание полностью вытеснить веру? По сути, этот вопрос совпадает с вопросом, может ли человек до конца познать мир. Ответ здесь очевиден для каждого, кто хоть раз пытался глубоко изучить любую из наук: чем больше углубляешься в науку, тем больше понимаешь свою ограниченность, то есть чем больше узнаешь, тем меньше знаешь. А ведь наук существует множество. Для того чтобы даже поверхностно познакомиться со всеми науками, не хватит самой долгой жизни самого великого гения. К тому же легко понять, что человек, представляющий собой более простую нежели мироздание, систему, в принципе не может вместить в себя всей информации о значительно более сложной системе — целом мире. То же самое можно сказать и о человечестве в целом, если все-таки признать существование общечеловеческих знаний. Ведь все человечество, которое жило в прошлом, живет сейчас, будет жить в будущем, — это всего лишь мельчайшая пылинка по сравнению с необъятным миром. Чуть забегая вперед, заметим, что до конца человек не может познать даже самого себя.

Но и вера не может заменить собою все знание. Ведь для того, чтобы полностью удовлетворить потребности любого человека в любой ситуации, она должна содержать в себе огромнейшие, по сути неограниченные, объемы информации. Или у каждого человека вера должна быть индивидуальна, но тогда не совсем ясно, каким образом безошибочно распределить эти индивидуальные веры между людьми. Так что призывы жить только по вере столь же беспочвенны, как и призывы руководствоваться исключительно знаниями. Реальность требует их совместного существования, гибкого взаимодействия, взаимодополнения.

Глубокую взаимосвязь знаний и веры подтверждает тот факт, что они могут порождать друг друга. Причем процесс этот в общем случае может быть многоступенчатым и циклическим. И восстановить, что же было исходным, а что было порождено и в какой последовательности, часто бывает довольно непросто, а то и невозможно.

Простейший пример порождения знаниями веры: если человек регулярно сталкивается с каким-то явлением, достаточно знает о нем, то он вольно или невольно начинает верить, что оно будет повторяться и впредь. Так, если огородник каждый год собирает мешок картошки, он верит, что и во все последующие годы будет то же самое. Еще пример. Если мы хорошо знакомы с каким-то явлением, нам хочется верить, что и для других явлений наши знания вполне достаточны. Так, если хозяйка знает, как варить борщ, ей кажется, что она легко сможет приготовить и любое другое блюдо. Если ученый хорошо изучил одну науку, он обычно уверен, что сможет без особого труда изучить и любую другую.

Но и вера в свою очередь может порождать знания. Вера часто направляет людей к добыванию знаний, подтверждающих эту веру, даже если никто в остальном мире ее не разделяет. Классический пример — открытие древней Трои немецким археологом Генрихом Шлиманом. Никто не верил, что великий Гомер в своей «Илиаде» описал реальные события и реальный город, все считали, что это всего лишь художественный вымысел. Только Шлиман был уверен, и его уверенность в конце концов привела к обнаружению Трои, к точным знаниям о ее существовании.

А теперь остановимся на вопросе связи истины и лжи со знаниями и верой. Как вера, так и знания могут быть и истинными, и ложными. Ведь от лжи не застрахована никакая информация независимо от способа ее получения человеком. Мы можем ошибиться в своем опыте, мы также можем принять на веру неправильные сведения. То есть не стоит идеализировать ни веру, ни знания, неправильно объявлять их способными автоматически отторгать любую ложь.

Приведем несколько примеров ложных знаний. Пусть мы начали свои наблюдения за погодой весной и заметили, что с каждым днем становится все теплее. Наш регулярный опыт приводит к вполне реальному знанию — температура все время повышается. Но знание это ограниченно, а потому ложно: осенью в любом случае начнет холодать. А вот если бы эти наблюдения ведет мушка, срок жизни которой не более нескольких месяцев, она бы так и умерла, не узнав, насколько заблуждалась. Тем не менее подобные ложные знания, основанные на примитивной экстраполяции, ученые предлагают нам довольно регулярно. Другой пример. Если какой-то удачливый вор регулярно вытаскивает кошельки из карманов и не попадается, он получает знание о том, что для хорошей в его понимании жизни, надо воровать, что без воровства не проживешь. Он может всю жизнь не разочароваться в этом знании, так и не поняв, насколько неверны его представления. И таких ложных знаний, основанных на зашоренности и порочности исходных взглядов, в наше время более чем достаточно.

Что касается ложной веры, то ее примеры найти гораздо проще. Например, вера в то, что насильственное выравнивание материального состояния всех людей может существенным образом улучшить природу человека, более того — сделать всех счастливыми. Или вера в то, что можно из единого центра эффективно управлять всей жизнью человечества вплоть до мельчайших подробностей. Или же вера в то, что предвыборные обещания политиков будут неукоснительно исполняться. Или же вера в способности науки создать нам идеально комфортные условия жизни на развалинах загубленной ею самой природы. Этот ряд легко и просто продолжит каждый. Только не стоит при этом увлекаться и делать поспешный вывод об обязательной ложности или принципиальной ненадежности любой веры.

Вообще веру и знание нельзя рассматривать в отрыве друг от друга, то есть как самостоятельные и независимые понятия, еще и потому, что они представляют собой всего лишь две стороны, две составные части единого целого — нашего мировоззрения. И целое в данном случае гораздо важнее, чем отдельные составные части. А свойства этого целого, как и во многих других случаях, не сводятся только к сумме свойств его частей.

Осознание мира в любом случае приводит к формированию некоего образа мира (или его отдельных частей, качеств, проявлений), к созданию своеобразной модели мира, которой мы и пользуемся в жизни. Модель эта для нас гораздо ближе, понятнее, доступнее, чем сложнейший реальный мир. Она, несомненно, внешне очень похожа на мир, но далеко не тождественна ему. Однако в нашей обыденной жизни модель вполне успешно этот мир заменяет. Например, она позволяет нам собирать информацию о мире, а также строить свое поведение так, чтобы получить от мира желаемый результат. То есть каждый из нас, по большому счету, живет в своем собственном мире, играет в свои собственные игры. И не стоит считать, что реальный мир всегда и во всем лучше своей упрощенной модели. Ведь он недоступен для понимания во всем объеме, следовательно, человек не способен с ним взаимодействовать сколько-нибудь эффективно и оперативно, легко может ошибиться, растеряться, безвольно опустить руки, получить неожиданную реакцию.

Представьте себе, что ребенок склеил из кусочков дерева или пластмассы внешне похожую, довольно правдоподобную модель самолета. В его играх она вполне способна заменить ему настоящий самолет. И было бы нелепо заменять эту модель реальностью, давать ребенку реальный большой авиалайнер. Да он бы и не знал, что с этим самолетом делать, с какой стороны к нему подойти, как им пользоваться. Нельзя доверить ребенку и штурвал летящего самолета — катастрофа при этом неизбежна. Модель оказывается ближе, понятнее, полезнее и удобнее, чем реальность. Самое главное — она должна соответствовать уровню того, кто ее использует.

Точно так же сложность той или иной модели мира довольно слабо связана с ее совершенством, с ее полнотой и универсальностью. Дело в том, что даже самая мелкая часть мира неисчерпаема, бесконечно сложна. Поэтому вполне возможна, например, сложнейшая модель бесконечно малой частицы мира. Понятно, что такая модель не слишком много скажет о мире в целом или о более крупной части мира, включающей в себя смоделированную частицу. Чтобы быть действительно универсальной, модель должна быть прежде всего не сложной, а сбалансированной, гармоничной. Излишняя детализация, не вызванная требованиями практики, не только не помогает, но даже мешает. Ведь возможности обычного человека по накоплению и обработке информации ограничены, а любые сведения, включенные в модель, неизбежно занимают место других возможных сведений.

Несколько примеров.

Пусть мы занимаемся глубоким исследованием атома углерода, основного элемента живой природы. Мы выявляем особенности его поведения при соединении с другими атомами, мы изучаем его внутреннее устройство и строение его частей. В конце концов мы сможем написать множество книг об углероде, даже прочитать которые будет непросто. Но узнаем ли мы больше про жизнь во всех ее проявлениях? Сможем ли мы объяснить, к примеру, особенности поведения человека, с которыми мы сталкиваемся ежедневно? Вряд ли.

Допустим, два человека живут в деревне и используют в работе лошадей. Один из них знает о лошадях очень много: от особенностей их внутреннего строения до структуры и функций их отдельных генов, от научных представлений о происхождении лошади до мельчайших подробностей достижений мирового коневодства. Другой не имеет такого большого объема знаний, но зато он в отличие от первого знает, как запрячь лошадь, как за ней ухаживать, чем и как ее кормить, когда дать ей отдохнуть, хорошо понимает свою лошадь без слов. Легко догадаться, кто из этих людей будет более эффективно работать, чья лошадь будет чувствовать себя лучше и даст большую отдачу.

Поскольку возможности человека по восприятию информации имеют свои пределы, важно с полной ответственностью относиться к ее отбору. Нетрудно подсчитать, что средний человек за свою жизнь не прочтет более трехсот книг, включая и школьные учебники. Поэтому прежде чем браться за новую книгу, стоит спросить себя, достойна ли она того, чтобы быть включенной в эти самые триста книг, даст ли она достаточно пользы для ума или сердца, реальной жизни, понимания мира, действительно ли необходима та информация, которая содержится в ней. Ведь каждая прочитанная книга неизбежно занимает место другой, возможно, более нужной книги. Особенно это касается пустого развлекательного чтения, лишь убивающего время. И тем более не надо заставлять себя читать какую-либо книгу. Как правило, насильно прочитанная книга не оставляет никакого следа, кроме, конечно, расшатывания нервов, ослабления зрения и заболевания позвоночника. Это же можно сказать о бездарных и бессмысленных книгах.

Любая модель мира включает в себя систему причинно-следственных связей (то есть говорит о том, что в результате чего происходит), а также систему приоритетов (или шкалу ценностей), определяющую как важность того или иного события, поступка, явления, так и их оценку. Такую модель (точнее, несколько моделей) мы создаем, корректируем, пересматриваем в течение всей жизни. Именно с ней мы сверяем все наши мысли, слова, дела, ощущения. Именно она заменяет каждому человеку реальный мир, в соответствии с ней мы судим обо всем, через нее, как через фильтр, мы пропускаем всю внешнюю информацию.

Другими словами, не совсем верно утверждать, что разум и чувства человека прямо взаимодействуют с окружающим миром. Посредником в этом взаимодействии выступает его внутренняя модель мира. И от того, насколько эта модель совершенна, зависит насколько эффективным будет такое взаимодействие. Неправильная модель может в корне исказить его, и человек получит от мира вовсе не то, что хотел, или повлияет на мир прямо противоположно желаемому. Хуже всего, что эти искажения заметны нам далеко не всегда, так как не только наши мысли, но и наши ощущения сильно зависят от модели мира.

Рассмотрим несколько примеров.

Допустим, какой-то человек уверен в большой пользе развития промышленности для увеличения мощи страны, сам работает на заводе и знает, что без зарплаты, получаемой на заводе, он не проживет. Тогда он всегда будет выступать за строительство новых и новых заводов, пусть и в ущерб природе, лесам, лугам, рекам. Он посчитает негодяем каждого, кто будет возражать против подобного строительства. Его будет радовать появление вокруг него многочисленных дымящих труб, и он не станет обращать внимания на грязный воздух. В действительности же его здоровье, скорее всего, резко ухудшится, и он рано умрет.

Пусть другой человек уверен в том, что для сытости страны следует отнять запасы продуктов у зажиточных крестьян и поделить их между всеми. Известно же, что, раздав еду, можно осчастливить очень многих. Он не будет обращать внимания на горе тех, у кого забирают все накопленное вплоть до последнего куска хлеба. Он будет считать врагом каждого, кто сопротивляется. И он не сможет понять, почему через год-два в стране начнется голод. Ведь никто уже не будет работать, зная, что все равно все отберут.

Скажем, кто-то считает себя большим знатоком человеческой природы и полагает при этом, что люди не понимают своего счастья, что их надо любыми средствами подвести к этому общему для всех счастью. Он не будет гнушаться ни ложью, ни насилием для достижения своей «благой» цели. Он не будет слышать стонов и жалоб тех, кого он так хочет осчастливить. Во всех своих неудачах он будет винить тех, кто противится будущему счастью. В конце концов ему покажется, что он достиг если и не полного, законченного счастья, то счастья «в основном», поставил всех на правильный путь, с которого уже не свернуть.

Во всех подобных случаях искаженный образ мира, ложная вера в сочетании с сильно ограниченными знаниями приводят к тому, что человек несет в мир зло, разрушение, способствует злу, но сам не ощущает последствий этого. А если еще такую ложную модель мира принимает много людей, то последствия этого могут быть поистине катастрофическими.

Несовершенство модели мира по сравнению с оригиналом вовсе не обязательно приводит к плохим последствиям. Взаимодействие человека с миром вполне может быть гармоничным даже при несовершенной модели, если она включает в себя правильную информацию об основных причинно-следственных связях, с которыми человек сталкивается в повседневной жизни. И, самое главное, она не должна искажать истинную общемировую шкалу ценностей. При этом человек, даже не понимая до конца всех тонкостей мировых процессов, даже заменяя их сильно упрощенной схемой, не сделает серьезных ошибок, не нанесет ущерба ни себе, ни миру.

Точно так же успешно пользоваться телевизором мы можем, даже не представляя всех сложных процессов, которые в нем происходят. Принципиально важны для нас только сведения о том, какие сочетания кнопок приводят к нужному результату, а также некоторые не слишком мудреные правила эксплуатации (телевизор нельзя ронять, надо регулярно вытирать пыль с экрана, на экран не должен падать сильный свет и т.д.). Выполняя эти правила, даже не знакомый с техникой человек сможет пользоваться телевизором ничуть не хуже, чем тот, кто разрабатывает телевизоры и знает их досконально.

Принципиально важно то, что модель нельзя путать с оригиналом, то есть нельзя считать, что оригинал нисколько не сложнее его модели. В этом смысле гораздо лучше знать более глубоко о немногом, чем более поверхностно о многом. Ведь углубление в любой вопрос обязательно демонстрирует человеку его ограниченность, в то время как поверхностные представления создают иллюзию всезнайства. Чем больше узнаешь, тем яснее понимаешь свое невежество. Например, если обычный пользователь телевизора, руководствуясь своей простой моделью, смело полезет с отверткой внутрь корпуса, считая, что ничего сложного там просто не может быть, то последствия окажутся самыми трагическими как для телевизора, так и для него самого.

Во всех случаях в нашей личной модели мира можно выделить две основные части: часть, основанную на вере, и часть, основанную на знаниях. Эти части тесно взаимодействуют между собой, переходят одна в другую, дополняют друг друга и помогают друг другу. Но все-таки они различаются, и довольно существенно.

Главное отличие части, основанной на знании, состоит в том, что она более или менее полно и подробно, с достаточной для практики точностью описывает какое-то проявление, какую-то сторону мира. Но ни в коем случае не мир в целом. Эта часть модели формируется только на основе собственного повседневного опыта человека. Она наиболее мобильна, ее сравнительно легко могут изменить как внешние события, так и внутренние размышления. Она наиболее часто используется, хотя и исключительно для решения сравнительно простых, обыденных, привычных вопросов. У одних людей она больше, у других — меньше в зависимости от личного опыта и разнообразия деятельности. Но в любом случае она не может составлять сколько-нибудь значительную долю общего мировоззрения, то есть модели в целом.

Нетрудно понять, что любая замкнутая система может содержать в себе полную модель только более простой системы. Например, компьютер может точно моделировать поведение только того, что гораздо проще самого этого компьютера. Очевидно, что если мы захотим вместить в компьютер его собственную полную модель, то это потребует как минимум всех его ресурсов (как памяти, так и интеллекта). Но подобная модель не имеет смысла, так как с ней будет невозможно работать. А вот смоделировать простейший калькулятор на четыре действия — с такой задачей компьютер справится довольно легко. Однако смешно было бы требовать решения обратной задачи: чтобы калькулятор вместил в себя полную и подробную модель сложного компьютера.

Точно так же и отдельный человек может подробно моделировать только то, что гораздо проще его самого. То есть он может понять только какие-то чисто внешние, самые простые проявления целого мира, значительно более сложного, чем он сам. Даже самого себя смоделировать полностью и до конца человек не может. Так же и коллективный разум человечества не в силах познать то, что существенно сложнее этого самого человечества, и даже познать само человечество. При этом еще надо учесть, что знания одного человека вовсе не становятся автоматически знаниями остальных людей. Простому сложению всех знаний мешают тысячи разных причин — от взаимного непонимания и невозможности изложения до чисто технических факторов.

Правда, приведенная аналогия сильно упрощает реальную ситуацию. В действительности все обстоит гораздо сложнее. Ведь мир нельзя разбить на действительно замкнутые и сравнительно простые системы. Все части мира тесно связаны между собой. Более того, любая часть мира содержит в себе все, что есть в целом мире, хотя и в мало проявленной форме. Именно поэтому мир оказывается непознаваемым не только вширь, но и вглубь. То есть каждый элемент мира, каким бы простым он ни казался, при ближайшем знакомстве с ним оказывается неисчерпаемым, задает исследователям тем больше загадок, чем больше о нем известно.

Самый наглядный пример — обыкновенная вода. Казалось бы, что может быть проще воды. Ее основные свойства, ее химическую формулу знает каждый школьник. Но только за последние десятилетия вода преподнесла несколько неожиданных сюрпризов. Достаточно вспомнить о сенсационных свойствах магнитной воды, талой воды или так называемого холодного кипятка. Много неясного и в поведении воды в атмосфере. Механизмы образования облаков, туч, снега, града, молний остаются непознанными, несмотря на многочисленные исследования. Тайны скрывает в себе и поведение воды в почве, растениях, организмах животных и людей. Что же тогда говорить о более сложных, чем вода, частях мира, тем более о живых организмах. Вполне можно сказать, что о них мы вообще ничего не знаем.

Получается, что до полного познания мира человеку бесконечно далеко, и бесконечность эта не сокращается даже по мере накопления нами частных знаний. Но тем не менее каждый из нас, как правило, имеет собственное мнение обо всем на свете. То есть модель мира человека охватывает или пытается охватить весь мир целиком. Это становится возможным благодаря второй части модели — части, основанной на вере.

Данная часть в отличие от первой довольно слабо связана с повседневным опытом. Она характеризуется гораздо большей устойчивостью и порой остается неизменной в течение всей жизни. Обращаемся мы к ней сравнительно редко и в основном для решения важных, глобальных вопросов, выходящих за рамки привычного и известного. Информация в ней не слишком детальна, содержит мало подробностей. Зато ее гораздо больше, чем в части, основанной на знании.

Вера, входящая в нашу модель мира, в свою очередь также состоит из двух частей.

Одна из них включает в себя веру, формируемую вследствие принятия мнения различных авторитетов: друзей, уважаемых людей, правителей, политиков, ученых, религиозных текстов и т.д. Эту веру можно назвать внешней. Ее устойчивость в основном определяется мерой личного доверия к источникам информации, а также степенью доверия к ним в обществе. Оказывает влияние и то, насколько универсальная и всеобъемлющая модель предлагается этими источниками. В древности основным источником этой внешней веры выступала религия, слова пророков, священников, религиозные тексты. Сейчас для одних людей главным и порой единственным авторитетом стала современная наука, научная литература, мнения ученых, а для других — самая причудливая смесь науки и религии или даже науки и нескольких религий одновременно. Немало и тех, кто строит свою внешнюю веру исключительно на мнениях своих родственников и знакомых, а также на собственных размышлениях. Для этого надо всего лишь верить в их или собственный авторитет.

Существенная особенность веры, основанной на авторитете, состоит в том, что она довольно легко может рухнуть, причем рухнуть быстро и целиком. В отличие от знаний, которые мы полностью контролируем, которые мы обычно можем легко дополнить и изменить в любой их части, вера представляется нам нерушимым целым, от которого, если и можно отказаться, то только сразу и полностью. Причины крушения веры могут быть самыми разными: от личных жизненных катастроф до увлечения новой модой. Авторитетов всегда существует множество, вер, предлагаемых ими, тоже немало, и заменить одну на другую кажется не таким уж страшным делом. А так как вера эта слабо связана с повседневным опытом, смена ее не будет внешне слишком заметной, не потребует коренного изменения всей жизни. Правда, неожиданное крушение веры чаще всего воспринимается человеком довольно болезненно, так как он разом теряет основные жизненные ориентиры, ему приходится признавать свои заблуждения (порой мнимые), ему надо заново строить самую большую часть своей модели мира, выбирать себе новую веру.

Как особую разновидность веры можно рассматривать философию. Она обычно в чем-то согласуется с наукой (во всяком случае не противоречит основным постулатам науки), иногда в чем-то согласуется с религией (старается не слишком противоречить религиозным догматам). Но в основном любое вновь создаваемое философское учение — это вера, основанная на авторитете своей собственной личности. Правда, довольно часто привлекаются также авторитеты предшествовавших философов. Философия предлагает многочисленные модели неисследованной наукой части мира, причем каждая из этих моделей целиком построена одним человеком (иногда — группой людей). Отметим, что мнения этих людей о мире ограничиваются только их собственной фантазией. Поэтому в философии существует полная свобода для введения новых, неведомых ранее понятий, замысловатых и труднопроизносимых терминов, для присваивания привычным словам некоего тайного и никому не понятного смысла, для туманного изложения своих мыслей с явным желанием авторов показаться умнее, чем они есть в действительности. Ближе всего философия все-таки к науке, так как чаще всего она исходит из того же принципа, что человек может познать мир до конца или во всяком случае самостоятельно создать очень совершенную модель мира. При этом не имеет существенного значения, называет ли себя автор той или иной философии философом. Каждый человек может предложить свою философию, которая, по большому счету, будет ничем не лучше, но и ничем не хуже разработанной признанными авторитетами. В любой философии всегда содержится доля истины, но больше всего в ней отражена личность автора со всеми ее недостатками и заблуждениями.

Еще одна разновидность веры, основанной на авторитетах, занимает едва ли не ведущее место в мировоззрении человека. Речь идет о стереотипах, то есть о представлениях, которые базируются на ложном авторитете общественного мнения, а порой и на личных заблуждениях. Несмотря на то, что эти сведения исходят не от какого-то конкретного уважаемого человека, не из какой-то признанной книги, их влияние на нашу жизнь огромно. Ссылки на то, что «это всем известно», «это аксиома», «это очевидно каждому» имеют над нами почти магическую силу. Как правило, мы не желаем показаться глупее всех или мало информированными. Поэтому в виде стереотипов мы часто готовы принять откровенную глупость, не выдерживающую сколько-нибудь серьезного анализа, не согласующуюся ни с нашим знанием, ни с основной частью нашей веры. И именно стереотипы порой оказываются более живучими, чем любая другая вера, чем все наши знания.

Вторая часть веры, в отличие от первой, не связана напрямую ни с какими авторитетами. Ее можно назвать внутренней верой. Она основана на внутренних неосознаваемых представлениях о том, что такое добро и зло, как поступать можно, а как нельзя. Это, как правило, наиболее устойчивая часть любой модели мира, ее ничто не может поколебать. Ведь мы не знаем не только сути этой веры, ее внутренней организации и механизмов, но и источника ее возникновения. Именно поэтому мы воспринимаем ее как важнейшую часть самих себя, как самое существенное в своей личности, как то, от чего нельзя отказываться ни при каких условиях, как последний рубеж обороны. Эта внутренняя вера пронизывает снизу доверху всю модель мира человека. Более того, она сильно влияет как на формирование наших знаний, так и на выбор нами той или иной внешней веры. Другое дело, что не у всех эта вера заметно выражена, не все ее осознают. Это именно то, что называется совестью, нравственным стержнем, основными принципами. Конечно, голос совести можно заглушить, можно убедить себя, что это только иллюзия, можно приучить себя не обращать на него внимания, но заставить замолчать его полностью крайне трудно.

В отличие от знаний, дающих детальную картину описываемой ими части мира, любая вера заменяет соответствующую ей часть мира сильно упрощенной моделью. Именно благодаря этому мы можем иметь свое мнение о мире в целом и всех его проявлениях. Вера дает человеку только самые общие описания части мира и наиболее простые причинно-следственные связи. Мол, если будешь поступать так-то и так-то, то получишь такой-то результат. Вера обязательно предлагает также набор ценностей и систему их иерархии. Если использовать известный в технике образ, то основную часть мира вера заменяет своеобразным «черным ящиком», внутренняя структура которого неизвестна, но зато известны правила его реакции на внешние воздействия. Так, возвращаясь к использованной ранее аналогии с телевизором, можно сказать, что для тех, кто не имеет представления о внутреннем устройстве телевизора, он представляет собой как раз «черный ящик», неведомо как выполняющий все, что от него требуется. Другой пример — научно-популярные статьи и книги, которые в доступной форме излагают результаты и выводы проведенных исследований (чьих-то знаний), для того чтобы все люди получили представления о возможном их влиянии на свою жизнь. При этом исследованная учеными часть мира остается для широкой публики все тем же «черным ящиком», то есть относится к вере.

Кстати, многие почему-то уверены, что содержание веры, подробное описание заменяемой ею части мира не имеет никакого отношения к знаниям. В действительности это верно лишь отчасти. Например, значительная часть веры, предлагаемой наукой, сравнительно хорошо изучена учеными. Точно так же многое из веры, предлагаемой религиями, было известно пророкам, святым, духовным учителям, было для них настоящим знанием. Однако в любой вере есть и, так сказать, элемент чистой веры, в принципе недоступный пониманию и знанию человека.

Еще раз отметим, что вера каждого человека индивидуальна. Даже последователи одной и той же религии понимают эту религию каждый по-своему, придают большее значение одним положениям и предпочитают не замечать или по-разному толковать другие положения. Иначе не было бы никаких богословских споров, не требовались бы советы священника, не нужны были бы религиозные труды. Точно так же каждый из тех, кто верит исключительно в науку, понимает под наукой что-то свое, что-то принимает, что-то отвергает, о чем-то не имеет представления. Иначе не было бы научных споров, не существовало бы разных научных школ, наконец, не были бы возможны никакие новые научные открытия. То же самое и с политическими взглядами. Полное их единство даже у узких групп людей может быть только провозглашенным, кажущимся, желаемым, но никак не истинным. Ведь сколько людей, столько и мнений.

Если мы будем придерживаться такого понимания знаний и веры, то окажется, что многие привычные для нас положения станут не такими уж бесспорными, другие потребуют корректировки, а от третьих и вовсе придется отказаться. Это наглядный пример того, как простое уточнение смысла ключевых слов может перевернуть многие представления.

К примеру, вся информация, получаемая нами в школе, за небольшим исключением оказывается не чем иным, как верой, а не знаниями (хотя нам всегда внушали, что это именно знания). И относиться к ним поэтому надо как к вере. Правда, часть этой веры может в дальнейшем смениться знаниями, если мы будем постоянно иметь с ней дело на практике. Например, сведения из биологии станут знаниями для того, кто выберет профессию биолога (правда, к тому времени информация из школьной программы может устареть). Или сведения из физики могут стать знаниями для тех, кто будет в дальнейшем заниматься физикой профессионально. Но значительно большая часть информации принципиально не может стать знаниями, так как проверка ее на собственном опыте попросту недоступна человеку, каким бы талантливым он ни был.

Например, только верой могут быть все исторические сведения, которые мы привычно неправильно называем знаниями. Действительно, все исторические труды основываются исключительно на сохранившихся до наших дней источниках, считающихся авторитетными, заслуживающими доверия. Отбор их, истолкование, объединение в более или менее стройную систему — это уже догадки и домыслы современных авторов. Легко понять, что никакая историческая концепция не может быть сколько-нибудь подробно проверена на практике, сколько-нибудь глубоко разработана, то есть не может стать настоящим знанием. В результате совсем не редкость пересмотр сложившихся представлений о той или иной прошедшей эпохе. Впрочем, из этого вовсе не следует, что любые представления об истории ложны, ведь любая вера вполне может быть истинной. Более того, в них обязательно есть доля правды, ведь чистая, беспримесная ложь не слишком жизнеспособна. Но обнаружить границы этой доли правды мы не в силах, нам остается только верить на слово историкам.

Вообще наши представления о прошлом можно сравнить с плохо сохранившимися мозаичными картинами, в которых на своих местах остались только небольшие фрагменты. И чем глубже древность, тем фрагментов меньше, а от самой древней истории сохранились только отдельные кусочки мозаики. Историки на основе своих заранее сложившихся представлений пытаются восстановить по этим фрагментам утраченное целое. Но легко понять, что способов восстановления может быть очень много. Например, голубой осколок можно объявить кусочком неба, частью моря, остатком одежды или фрагментом чьего-то голубого глаза. А если еще поставить под сомнение подлинность оставшихся кусочков, то простор для фантазии открывается невообразимый. Именно поэтому регулярно появляются новые исторические концепции, порой совершенно фантастические, которые вызывают резкую критику официальной науки. Только критика эта обычно бывает не слишком доказательной, так как ограничивается ссылкой на авторитеты предшествовавших историков.

И точно так же только верой могут быть любые представления о будущем, что бы ни утверждали футурологи, ученые, политики, как бы ни обосновывали они свои прогнозы ссылками на достижения науки, опыт других стран, аналогичные события, происходившие в прошлом. Ведь будущее еще не наступило, поэтому любую информацию о нем мы можем принимать только на веру. Конечно, существуют люди, которые ясно видят будущее, но эти видения опять же остаются верой для всех остальных. А предсказания на основе примитивного продолжения в будущее современных тенденций, как правило, оказываются несостоятельными. Как и в любом другом случае вера в тот или иной вариант будущего может быть как истинной, так и ложной.

Ничем другим, кроме веры, не может быть и информация о том, о чем человек в принципе не может знать в силу своего несовершенства. Например, сведения о далеких звездах, о происхождении и развитии планет, галактик, вселенной в целом никак нельзя называть знаниями, так как все они основываются на гипотезах, предположениях, схемах, моделях, предлагаемых учеными, но не на собственном опыте человека. И никакие подобные представления не могут быть однозначно объявлены более или менее истинными, в том числе и те из них, которые предлагаются религиями. Это же, хотя и в меньшей степени, относится и к сведениям из микромира. Тем не менее наука упорно именует знаниями все, что исходит от нее, и только то, что исходит от нее. А то, что предлагается другими источниками, она однозначно объявляет догадками, заблуждениями, предположениями, верованиями — чем угодно, но только не знаниями.

Кстати, представления о монополии науки на знания въелись во всех нас очень глубоко. Мы избегаем называть знаниями все, что не относится к официальной науке. Простейший пример. Огородник, годами активно пользующийся астрологическим лунным календарем и получающий из-за этого заметную прибавку урожая (обычно 15—20%), никогда не скажет, что он знает о влиянии фаз Луны и знаков Зодиака, в которых она находится, на рост растений. Он только стыдливо упомянет о том, что верит в астрологию. Зато каждый, кто услышал о том, что какой-то ученый выдвинул очередную гипотезу, уверенно говорит, что наука сделала еще один важный вклад в развитие наших знаний о мире. Но вернемся к вопросу о возможности перехода веры в знания.

Любая вера, которая в принципе не способна стать знаниями, так как не допускает проверки на практике, очень долгое время может быть ложной. Ведь не существует каких бы то ни было рациональных способов проверить ее на истинность. И именно поэтому она, один раз завоевав множество сторонников, оказывается надолго защищенной от любого пересмотра, от любого изменения. Смена этой веры, пусть даже на более истинную, представляет собой сложнейший процесс. Для этого альтернативный вариант веры также должен быть признан многими людьми. Однако из двух возможных вер люди обычно склонны выбирать ту, что привычнее, ту, что дольше признавалась истинной. Так что происходит смена веры нечасто, и порой этот процесс сопровождается трагедиями. Но точно так же истинная вера, признанная большинством людей, получает возможность довольно долгое время не опасаться конкурирующих ложных вер.

Может показаться, что данный тип веры, не способной стать знаниями, мало влияет на нашу жизнь. И поэтому не слишком важно, истинная она или ложная. Мол, какая разница, что человек думает о далеком прошлом или о строении мира, ведь в реальной жизни он свои представления не использует. Однако все не так просто. Роль любой веры в нашей жизни трудно переоценить, она оказывает огромное, а порой и определяющее влияние на все решения, поступки, даже мысли. Например, если кто-то принимает чрезвычайно распространенное представление о неуклонном прогрессе человечества, то он тем самым сразу же отказывается от поиска истины в древних учениях и признает нерушимый авторитет современной науки со всеми ее мифами и заблуждениями. И любую новую научную гипотезу, каждое новое научное открытие он будет приветствовать, какую бы опасность человечеству и миру они ни несли. Еще пример. Если кто-то принимает строго материалистическую теорию развития мира, то для него сразу же теряют смысл рассуждения об абсолютности понятий добра и зла, о реальности существования души и совести. Это, правда, не означает, что он обязательно будет преступником и негодяем, но твердой опоры его убеждения в необходимости творить добро иметь уже не будут, и убедить его в необходимости зла гораздо проще.

Строго говоря, даже многое из того, что мы видим своими глазами, переживаем на собственном опыте, тоже нельзя назвать настоящим знанием. Во-первых, мы обычно видим только то, что хотим. А то из увиденного, что не укладывается в наши представления о мире, мы легко и быстро забываем, сознательно или бессознательно переиначиваем вплоть до полной противоположности. Во-вторых, мы видим далеко не все, мы всегда наблюдаем какую-то одну сторону явления, но можем при этом твердо верить, что видим и понимаем все. Особенно это относится к случаям единичного или редкого опыта. Именно поэтому полученные таким образом «знания» оказываются на самом деле все-таки верой. Причем порой данная вера имеет к действительности довольно мало отношения или попросту является ложной. Наглядным примером могут служить показания многочисленных свидетелей какого-нибудь преступления или происшествия. Как правило, каждый свидетель дает свою уникальную версию увиденного и при этом твердо верит в ее истинность, готов отстаивать ее, разоблачать несогласных.

Для того чтобы отличить знание от внешней веры, можно предложить довольно простой способ. Представьте себе, что к вам приходит незнакомец и заявляет, что то, в чем вы не сомневаетесь, на самом деле не соответствует действительности, представляет собой заведомую ложь или же добросовестное заблуждение. Что вы ему сможете возразить? Если вы будете только ссылаться на авторитетные источники, на мнение большинства, на то, что это знает каждый младенец, то речь идет о вере. Если же вы сможете сослаться на свой многократный личный опыт или, еще лучше, сможете показать неправоту вашего оппонента на практике, то речь идет о знаниях.

Несколько примеров.

Допустим, незнакомец уверяет вас, что все сведения о внутренней структуре живой клетки — это всего лишь договоренность ученых, которым этот образ удобно использовать, пока они не узнали истину. Любые ваши ссылки на авторитет тех же самых ученых в данном случае не имеют особого смысла. Несомненно, для большинства людей это вера.

Или же незнакомец сообщает вам, что человек никогда не был на Луне, что все доказательства этого (съемки, образцы лунного грунта, рассказы астронавтов) — это не более чем мистификация, искусная подделка, призванная скрыть хищение огромных средств, которые были выделены на лунные экспедиции. Кстати, такие обвинения, и довольно серьезные, действительно имели место. Сможете ли вы возражать, опираясь на свой опыт? Нет, опять же остаются только ссылки на авторитеты, на то, что это всем известно. Значит, для вас эта информация представляет собой веру.

Наконец, пусть незнакомец скажет вам, что в древнейшей истории Земли (десятки и сотни тысяч лет назад) существовали развитые цивилизации, которые превосходили нашу по многим параметрам, но в дальнейшем по разным причинам погибли. И в данном случае ваш личный опыт ничего не дает, снова не остается ничего другого, как упоминать авторитетные источники и ссылаться на общественное мнение. Между прочим, все больше исследователей склоняются сейчас к мысли о том, что в последнем случае наш незнакомец не слишком далек от истины.

Знанием часто называют не только внешнюю веру, но и внутреннюю. Например, большинство людей «знают», что убивать человека — это плохо, что отнимать у человека его добро — это нехорошо. Причем подобные убеждения не слишком зависят от внешней веры, их может исповедовать как верующий, так и атеист. Но подобное «знание» в действительности опирается исключительно на внутреннюю веру. Хотя в данном случае можно говорить в какой-то степени и о личном опыте. Например, попробовав украсть, человек испытывает угрызения совести, ему неприятные, и в дальнейшем он постарается избегать этих неприятных ощущений. А представив себе во всех подробностях убийство своего недоброжелателя, человек содрогнется от ужаса и отвращения и в дальнейшем постарается даже не думать об этом.