Вернуться к истокам... Обратиться к корням... Такие призывы — не редкость в наше время. Разочарование в идее научно-технического прогресса, который не сделал людей ни лучше, ни счастливее, приводит к мысли о необходимости остановиться и оглянуться, понять, кто мы такие, зачем живем, к чему должны стремиться.

В самом деле, ведь, несмотря на все успехи науки, мы почему-то нисколько не приблизились к ответу на вечные вопросы о смысле жизни, о назначении каждого человека и человечества в целом, о глобальных принципах строения мира, о месте морали и нравственности в нашей жизни. Более того, сейчас считается даже как-то неприлично вспоминать о них. Но, к счастью, ситуация начинает медленно меняться, и интерес к этим проблемам за последние годы все возрастает.

Поэтому неудивительно, что многие люди пытаются найти ответы на свои вопросы в давно, казалось бы, забытом прошлом, когда эти вопросы никому не казались предосудительными. Возможно, это всего лишь быстро проходящая мода, но хотелось бы, чтобы она продержалась подольше. Вреда от этого точно не будет, а польза может быть огромная.

Особенно характерна данная ситуация для нашей страны, где осознание пагубности пути всей современной цивилизации в целом совпало с крушением старой идеологической системы. Еще недавно многим казалось, что хорошо заметная ложь этой системы — это что-то поверхностное, наносное, не меняющее в общем-то правильной глубинной сути. Однако чем больше мы узнавали правды о нашей недавней истории, тем яснее становилось, что вся провозглашавшаяся незыблемой идеология была похожа на то яблоко, небольшие темные пятна на глянцевой кожуре которого говорят о полностью гнилой мякоти и сердцевине. Разоблачение этой лжи и привело к крушению коммунистических режимов и коммунистической идеологии в целом (правда, не для всех, но о них мы говорить не будем). Вот только вместо того, чтобы спокойно разобраться в своем прошлом, понять истинную природу всех сделанных нами больших и малых ошибок, мы захотели сразу и быстро решить все проблемы, позаимствовав целиком и без всякой переработки казавшийся таким привлекательным зарубежный опыт.

И что же мы получили взамен рухнувшей идеологической системы из ставшего вдруг открытым «ци­ви­лизованного мира»? Полную разноголосицу мнений, неприятие любых авторитетов, цинизм и вседозволенность. Сначала это казалось многим единственно приемлемым. Это было чем-то непривычным и необычным, а потому заманчивым. Это было противоположно всему тому, на что мы ориентировались ранее, и, следовательно, должно было преодолеть наши недостатки. Но затем стало понятно, что «там» тоже нет глубокого понимания мира и человека. И вся современная наука здесь ничем помочь не может. Как результат — большой интерес к прошлому человечества, попытки поиска ответов на главные вопросы в древних учениях.

Однако здесь тоже далеко не все так просто, как кажется на первый взгляд. Стоит только всерьез начать изучать историческое наследие, как выясняется, что никакого единства мнений нет и там, что существует огромное количество различных учений, философских систем, религий и т.д., созданных в разное время и в разных странах, которые предлагают свои взгляды на мир и на место человека в нем и часто противоречат друг другу. А ведь свое понимание этой проблемы предлагается еще во множестве научных теорий, в литературных произведениях (из тех, что так или иначе объясняют мир и учат жизни, а не из тех, что помогают убить время), в других трудах авторитетных людей прошлого. В результате понимаешь, что не то что разобраться во всем этом потоке информации, но даже сориентироваться в нем очень сложно, если не невозможно. Тем не менее попытаться, наверное, все-таки стоит, и высказанные здесь соображения могут оказаться полезными для тех, кто решится рискнуть.

Кстати, для любого исследователя велик соблазн разработать некое собственное учение, в которое надо будет включить все самое ценное, самое бесспорное из различных источников, немного переработав его с точки зрения современного понимания, и отбросить все малозначащее, второстепенное и явно ошибочное. Конечно, ведь мы, современные образованные люди, легко можем понять, в чем прежние учения заблуждались, чего недопонимали, а в чем были, как ни странно, правы. Это тоже возможный путь, но при этом не существует абсолютно никакой гарантии, что созданное нами учение будет хоть сколько-нибудь лучше тех, которые легли в его основу. Проверка учения на практике — зачастую крайне сложная, длительная и трудновыполнимая задача. Поэтому мы будем все-таки ориентироваться на то, что доказало свою жизнеспособность за многовековую историю.

Интересно, что при знакомстве с учениями прошлого обычно все происходит по известной пословице: «Новое — это хорошо забытое старое». То есть в данном случае это самое хорошо забытое старое воспринимается современным человеком как нечто новое, доселе неизвестное, непривычное и непонятное. Причем чем более старое учение мы возьмем, тем более новым оно нам покажется. И как всякое новое оно зачастую встречает сопротивление, неприятие и активное противодействие. Бывает, однако, и прямо противоположная ситуация: люди, восторженно и без всякого критического анализа принимающие любые новшества просто потому, что они отличаются от общепринятого, очень легко ста­но­вятся последователями неизвестных им ранее древних учений. Но при этом они зачастую обречены на повторение многих ошибок прошлого. А такие ошибки, конечно же, были. Идеализировать все прошлое без разбора все-таки не стоит. Людям во все времена свойственно ошибаться.

Таким образом, получается, что консерватизм и реформаторство, ретроградство и приверженность прогрессу в данном случае меняются местами. И поклонники современного технического прогресса выступают как махровые консерваторы по отношению к новым для них древним учениям. А проповедники древних знаний выглядят при этом новаторами и первопроходцами. Это тоже надо учитывать

При первом знакомстве с различными древними учениями нередко поражают два обстоятельства. С одной стороны, во многих из них существует так много сходных положений, что невольно возникает мысль о каком-то едином источнике их происхождения. Причем это относится даже к учениям, вроде бы никак не связанным друг с другом, возникновение которых, по современным представлениям, разделяют многие века и тысячи километров. С другой стороны, практически в каждом из учений существуют отдельные положения, не согласующиеся друг с другом, даже в чем-то противоречащие одно другому. И эти положения могут встречаться даже в текстах, ссылающихся на один и тот же первоисточник, на одни и те же авторитеты. Как можно объяснить эти обстоятельства? Попробуем разобраться.

Общим для всех учений, претендующих на объяснение мира или отдельных его частей (а других обычно и не бывает, иначе зачем они нужны), является то, что они используют свою модель мира. Под термином «модель» здесь и далее имеется в виду некий упрощенный и понятный образ мира, заменяющий реальный мир. Использование моделей связано с тем, что любой человек, даже самый выдающийся, в принципе не может осознать всей полноты мира, всех его проявлений, всех глубинных взаимосвязей. Считать иначе может только тот, кто ни разу не пытался изучить глубоко хотя бы одну науку. Тем же, кто пытался, хорошо известно, что чем больше знаний имеешь в какой бы то ни было области, тем яснее понимаешь, как мало ты еще знаешь. А ведь наук существует очень много (кстати, непрерывно развивающихся и расширяющих круг своих знаний).

Вообще, понять до конца человек может только то, что заведомо проще, чем он сам. Это довольно универсальное положение. Более простая система, более примитивный организм в принципе не может вместить в себя информацию обо всех особенностях более сложной системы, более развитого организма. Дело просто в разнице информационных объемов. А, наверное, никто не будет спорить, что человек (во всяком случае, его разум) все-таки проще мира в целом (в мире, во всяком случае, есть еще и другие люди). Правда, из этого совсем не следует, что человек вообще не способен понять никаких проявлений мира. Может, правда, не все, не сразу и не до конца. Только не надо слишком гордиться своими знаниями, не стоит забывать о своей ограниченности.

То есть мир, конечно, познаваем, мы можем понимать его все лучше и лучше (во всяком случае, до определенных пределов), но до конца мы никогда не дойдем (да и нужно ли?), всего мы никогда не изучим даже нашим коллективным разумом, не говоря уже о разуме индивидуальном. Поэтому надо четко понимать, что любая система мировоззрения, миропонимания, мировосприятия, любая модель, созданная человеком или предназначенная для человека, не описывает мир абсолютно верно, абсолютно точно и полно, так как всегда основывается на системе упрощенных понятий, доступных людям. В то же время не стоит и принижать ее роли: она более или менее успешно может заменить реальный мир или отдельные его проявления в нашей обыденной жизни. Иначе данная модель должна быть признана бесполезной и заменена другой, лучше описывающей мир.

Таким образом, во всех областях знаний мы имеем дело не с самим миром, как принято считать, а с его упрощенными моделями, причем упрощенными обычно довольно существенно, о чем всегда надо помнить. И что же там (в реальном мире) происходит «на самом деле», знать мы не можем и не сможем никогда, какой бы моделью мы не пользовались. Это правило относится, в том числе, и к современной науке, которая часто претендует на обладание истиной в конечной инстанции (правда, чаще всего только в своей области). Это также относится и ко всем религиям, которые, правда, отличаются от других моделей мира, как правило, наибольшей универсальностью и обобщенностью, так как ориентируются на объяснение не отдельных частей мира, а мира как единого целого. Здесь мы и будем как раз говорить в основном о тех моделях, которые охватывают мир в целом, так как именно они интересуют большинство людей. А многочисленные модели, используемые частными современными науками, описывают только различные части мира, к тому же в определенных условиях, поэтому они интересны в основном специалистам.

Что объединяет все модели мира? Каковы их основные особенности?

Во-первых, каждая модель предлагает свою систему причинно-следственных взаимосвязей, то есть она определяет, что за чем и из чего следует, что надо сделать, чтобы получить желаемый результат, как избежать нежелательных последствий и как надо поступать в тех или иных обстоятельствах. То есть в модели описывается взаимодействие различных сторон, частей и проявлений мира, и предлагается механизм влияния на это взаимодействие.

Во-вторых, любая модель предлагает свою шкалу ценностей, систему приоритетов, определяя, что является главным, что второстепенным, на что надо обращать внимание в первую очередь, а чем можно пренебречь. Без такой шкалы ценностей принять решение на основе любой модели бывает крайне сложно, потому что в каждой жизненной ситуации существует огромное количество разных факторов, желание учесть которые требует разных, порой взаимоисключающих, действий, и которые часто просто невозможно учесть в приемлемые сроки. Эту шкалу ценностей можно сравнить со шкалой измерения температуры, где существуют как положительные температуры, так и отрицательные. Точно так же модель мира определяет большее или меньшее значение как тех событий, поступков, стремлений, которые нужны и необходимы, так и тех, которые нежелательны и запрещены. Одним словом, модель формулирует, что такое хорошо, и что такое плохо, а также оценивает, что лучше, и что хуже. В частности, все религии определяют понятия благих дел и грехов и в то же время говорят о причинах и последствиях различных событий и поступков.

И еще один момент. Цель создания любой модели мира можно кратко сформулировать так: знать, как действовать, и понимать, что происходит. То есть для нас самое важное — это то, что она должна определять взаимоотношения человека и мира.

Итак, моделей мира существует очень много. Возможно ли их сравнение? Возможно ли выбрать единый критерий для их оценки? Наверное, таких критериев может быть предложено немало, например, можно классифицировать модели по степени проработанности, по количеству рассматриваемых проблем, по широте охвата явлений, по доступности изложения, по времени и месту создания, по числу существующих последователей и т.д. Все эти критерии имеют смысл, но они не затрагивают сути вопроса. Наверное, в первую очередь надо учитывать то, для чего, собственно, и создается любая модель: для лучшего понимания мира и места человека в нем.

Исходя из этого, наиболее универсальным критерием может считаться то, к чему модель призывает человека, какие действия в той или иной ситуации она рекомендует, а какие запрещает (в том числе, слова, дела, мысли), что она считает хорошим, а что плохим, то есть какой шкалы ценностей она придерживается. Пользуясь этим критерием, мы можем сравнивать любые модели, не обращая внимания на способы изложения материала, на используемые образы, на объем учения, на его возраст. При этом получается, что самые различные модели, но приводящие к одному и тому же результату, оказываются на практике равнозначными, взаимозаменяемыми. Детали при таком подходе второстепенны, они могут в чем-то даже противоречить друг другу. В данном случае это не столь уж важно. Конечно, такие равнозначные, равноценные модели могут различаться степенью проработанности, степенью приближения к реальному миру. Но зачастую эти отличия проявляются только в редких, критических, чрезвычайных обстоятельствах.

Рассмотрим простейший пример. Если надо добиться, чтобы ребенок не лазил в электрическую розетку (проблема, хорошо знакомая всем родителям), то совсем не обязательно долго и пространно рассказывать ему, что такое ток, напряжение, сопротивление, электротравма, пояснять другие понятия, предлагаемые современной теорией электричества. Вы можете просто сказать, что там, в розетке, сидит серьезный маленький гномик, который страшно не любит, когда к нему засовывают посторонние предметы, и может больно укусить за палец. Цель будет достигнута, хотя предложенная модель, несомненно, не универсальна. Но, заметим, она ничуть не хуже любой другой. Между прочим, если вы все-таки решите изложить ребенку свое понимание проблемы, результат может получиться совершенно обратным. Из вашего подробного объяснения он мало что поймет, а это может привести к довольно опасным экспериментам. Например, узнав, что с помощью электричества можно получить магнит, ребенок захочет засунуть в розетку ножницы с целью их намагнитить. В лучшем случае перегорят пробки, и испортятся ножницы, в худшем — могут быть тяжелые ожоги и даже смерть. То есть неполное знание нередко хуже даже полного незнания (при полном отсутствии информации ребенок, может быть, и не подумал бы лезть в розетку). Поэтому далеко не всегда более сложная модель лучше более простой, здесь многое зависит от исходного уровня людей, для которых эти модели предназначены.

Интересно, что многие модели, равноценные по предложенному критерию, согласуются между собой в деталях довольно плохо, хотя каждая из них описывает мир с вполне приемлемой для практики точностью. И попытка некоторых людей преодолеть эти различия, совместить такие модели, объединить их, взять из одной из них одно, а из другой — другое (например, уже упоминавшийся гномик перекачивает насосом электроны, и получается ток), нередко заканчивается разочарованием во всех исходных моделях. Обычно это говорит совсем не о несовершенстве моделей, которые поодиночке прекрасно работают, а о несовершенстве человека, который не может осознать мир до конца (ведь здесь, по сути, опять же ставится цель создать новую модель). Поэтому гораздо лучше взять модель целиком или, отказавшись от данной модели, взять другую, более близкую себе. Это не означает, впрочем, что, оставаясь в рамках данной модели, нельзя использовать иногда элементы других моделей для лучшего понимания своей.

Примером может служить поиск человеком своей религии. Информации о самых различных религиях мы сегодня имеем предостаточно. Каждая из них может чем-то не нравиться нам (особенно на начальном этапе). Кажущаяся простота картин мира, предлагаемых всевозможными религиями, побуждает многих создавать свои, синтетические учения (мол, а чем я, собственно, хуже?). Но, как и любая синтетика, они оказываются в главном гораздо хуже любого природного компонента: ведь так легко при объединении не заметить наиболее существенного. Религии (мы говорим, конечно, о религиях светлого направления) обычно имеют довольно цельную структуру и проверены многими поколениями, и следование одной из них — это отнюдь не признак собственной неполноценности, невозможности предложить что-то свое, а трезвое понимание своих возможностей. Но и слепо замыкаться в выбранной религии, напрочь отвергая все остальное без какого бы то ни было анализа, совсем не обязательно. Зачастую именно изучение других религий помогает лучше понять трудные моменты в своей религии.

Нередко наиболее совершенные и сложные модели состоят как бы из нескольких слоев или уровней, каждый из которых обеспечивает разную глубину понимания мира. Хотя на первый взгляд может показаться, что эти уровни слабо соответствуют друг другу или даже не состыкуются друг с другом, а кое в чем и противоречат друг другу, они все-таки являются взаимодополняющими частями одной модели, и их правильность определяется правильностью модели в целом. И если на нижнем, наиболее доступном уровне, рассчитанном на неподготовленных людей, ничего не говорится о каких-то особенностях мира, это совсем не значит, что этот уровень их отрицает, он просто дает нужное направление, развиваемое другими уровнями. Это можно сравнить с разными уровнями современного понимания сути электричества: грамотный пользователь электроприборами (то есть почти все мы), электрик, электроэнергетик, специалист по квантовой электронике. Те, кто находится на первом уровне, совсем не обязан знать все то, что известно специалистам высших уровней (нам в общем-то безразлично, какими уравнениями описывается движение электронов в нашем утюге, главное, чтобы он хорошо гладил). Но в идеале все люди данного уровня должны хорошо освоить нижестоящие уровни, а то получится, что оперирующий сложнейшими понятиями проповедник учения не может объяснить элементарных вещей из повседневной жизни, так же как ведущий физик-теоретик не может починить простейший утюг.

Надо еще учесть, что в одной модели мира может быть не один, а несколько слоев нижнего уровня, понятных для различных групп людей. Бывает также, что то, что мы считаем отдельной законченной моделью, оказывается всего лишь нижним уровнем более сложной модели. Из этого не следует ее неправильность или несовершенство, но из этого следует, что при ее использовании желательно знать также о существовании более подробных, более высоких уровней. И если данная модель не может прямо объяснить каких-то вопросов, ее не стоит только на этом основании тут же решительно отбрасывать и искать какую-то другую, надо просто помнить о том, для чего и для кого она была сформулирована, и не пытаться искать в ней того, что в процессе формирования было отнесено к другим уровням.

А теперь посмотрим на особенности исторического развития моделей, их изменений во времени. Предположим, что в глубокой древности люди получили достаточно универсальную для земной жизни модель мира. Должна ли она оставаться совершенно неизменной во все последующие времена вплоть до мельчайших деталей?

Исходя из упомянутого критерия, модель может (и даже в ряде случаев должна) менять свою внешнюю форму, чтобы быть понятной для людей с данным уровнем развития, с теми взглядами, которые господствуют в данный момент в обществе, даже с существующими предрассудками и заблуждениями. Ведь будь она хоть тысячу раз правильной, но непонятной конкретным людям, своей главной цели она не достигнет. Однако суть модели, ее основа, ее система причинно-следственных взаимосвязей и, главное — ее шкала ценностей должны оставаться неизменными, чтобы не снижалась ценность модели. В этом смысле понятно преимущество устной передачи информации о модели, обладающей требуемой гибкостью и приспосабливаемостью, перед письменной, создающей негибкий и нередко нежизнеспособный канон. При изменении модели неизбежно влияние национальных культур различных стран, привязка к климатическим и природным условиям, использование более доступных и близких данным людям образов. В результате разновидности одной и той же изначальной универсальной модели, но сформировавшиеся в разных условиях, могут в чем-то противоречить друг другу, не подходить для других условий, что ни в коем случае не снижает их общей ценности.

Другое дело, что в ходе приспособления модели к изменяющимся условиям могут быть вольно или невольно искажены ее основы, может утратиться стержень модели, исказиться шкала ее ценностей. Тогда остается только одно: возвращаться к исходной модели и вносить соответствующие коррективы. В этом смысле преимущество — у более стабильной письменной формы передачи информации, гораздо меньше подверженной искажениям (правда, очень важно, чтобы в книгах не фиксировались накопленные к моменту их написания заблуждения, ошибки и неточности, так как, будучи записанными, они приобретают слишком большое значение).

Конечно, при любой форме передачи информации чрезвычайно велика ответственность людей, носителей или хранителей модели: ведь именно они могут исказить основы при изустной передаче знаний, а также внести ошибки при переписывании или переводе на другие языки в случае письменной передачи знаний. И в этой связи надо отметить еще одно преимущество устной формы передачи информации: при ее использовании достигается гораздо лучшая сохранность учения в различных экстремальных, трагических и опасных ситуациях (во время войн, бунтов, стихийных бедствий), так как уничтожить книги обычно гораздо проще, чем выявить, переловить и заставить навсегда замолчать носителей устных знаний.

До сих пор мы говорили только о моделях, предназначенных, если так можно сказать, для широкого использования, для всех людей или их больших групп. Но это еще не все. Свою собственную модель мира создает также и каждый отдельный человек. Эти личные модели людей имеют свои особенности, на которых мы кратко остановимся.

Прежде всего посмотрим, что объединяет личную модель с любыми другими? Это тоже картина мира, его упрощенный (еще сильнее упрощенный) образ, приспособленный к уровню понимания данного конкретного человека. Она также имеет свою систему причинно-следственных взаимосвязей и свою шкалу ценностей. Однако в отличие от других моделей, личная модель всегда более узкая, менее универсальная, чаще всего более гибкая, более расплывчатая. Нередко человек сам не может сформулировать своего миропонимания. Он даже может считать, что никаких правил он не придерживается, никаких факторов не учитывает, а просто живет как живется. Но в своей жизни он все-таки всегда руководствуется именно своей моделью мира. Интересно, что в этом смысле каждый из нас живет в своем собственном, во многом придуманном мире, согласует свои поступки не с действительной реальностью, а всего лишь с ее образом внутри себя, внутри своей модели.

Как складывается личная модель человека? Проще всего сказать, что на основании его жизненного опыта. Но этот лежащий на поверхности ответ далеко не полон, ведь жизненный опыт одного человека так ничтожно мал, а свои суждения все мы имеем по очень широкому кругу вопросов. Ни один человек не встречался со всеми явлениями, о которых обычно смело судит, не видел собственными глазами всего того, что легло в основу его миропонимания. Откуда же он получил информацию о незнакомых ему сторонах мира? Как он смог составить свое представление о том, что ему, по сути, неизвестно?

Прежде всего на формирование личной модели оказывают большое влияние другие модели, в том числе, мнения авторитетных людей, то есть их собственные личные модели. Процесс этот непростой и неоднозначный, но подробнее об этом чуть позже. И, конечно же, огромную роль в формировании личной модели играет тот практически неосознаваемый и абсолютно несводимый к жизненному опыту внутренний критерий истины, который часто называют совестью, интуицией, нравственным стержнем, жизненными принципами и т.д. У разных людей этот критерий может быть более или менее четким, сильным, выраженным, но в любом случае он выступает на первый план при необходимости смены или коррекции личной модели.

Особенность личной модели состоит в том, что для человека она играет роль информационного фильтра между ним и миром, причем это фильтр двунаправленный. То есть он обрабатывает, преобразует и, в конечном счете, искажает как входную, так и выходную информацию.

Всю внешнюю информацию человек воспринимает через фильтр своей модели, который активно пытается отсечь все, что ей не соответствует. Конечно, наиболее удачно отфильтровывается то, что встречается очень редко. События, встречающиеся часто, в конце концов проходят через фильтр несмотря на его сопротивление и вызывают то или иное изменение личной модели. Поэтому чем чаще наблюдается данное событие в повседневной жизни, тем точнее оно отражается в личной модели, и тем более адекватно, правильно человек его воспринимает в дальнейшем. И наоборот: чем уникальнее событие, тем труднее нам его правильно оценить и понять.

Именно этим свойством личной модели объясняется то, что при знакомстве с другой моделью мира мы в первую очередь запоминаем и принимаем то, что нам привычно, понятно и доступно. Если доля таких привычных положений достаточно велика, мы можем согласиться с моделью в целом и даже объявить себя ее последователем. При этом нередко значительная часть модели остается непонятой, истолковывается по-своему, попросту не замечается или отбрасывается как ненужная. Так нередко происходит при знакомстве с новой религией: новообращенный, познакомившись с самыми азами религии, становится ревностным ее последователем, не подозревая, что в действительности не понимает ее сути, и не пытаясь поэтому изучить ее глубже.

Отметим здесь также, что нам всегда наиболее близки и интересны те книги, фильмы, спектакли и т.д., которые ближе всего к нашему представлению о существующем мире (такой вот «субъективный реализм») или к нашему представлению о том, что должно быть в идеале (условно можно назвать утопией) или, наконец, о том, как не должно быть ни в коем случае (антиутопия). И, чтобы не быть для нас скучными, они не должны быть ни слишком простыми, элементарными, ни слишком сложными, непонятными. Мы обычно в глубине души уверены в том, что наш уровень развития, понимания и есть оптимальный. А то, что от этого уровня сильно отличается в ту или иную сторону, нам (да и всем остальным тоже) и не нужно. Но главное — мы сравниваем все с нашим представлением, с нашей моделью мира.

С другой стороны, через фильтр личной модели пропускается и все создаваемое самим человеком (произведение искусства, научная теория, философская система и т.д.). То есть все, что мы говорим, пишем, делаем, даже думаем, обязательно несет на себе печать нашего мировоззрения. Более того, часто основным побудительным мотивом к творчеству служит именно стремление утвердить свою личную модель, донести ее до других, увековечить ее или просто проверить ее, вынося на всеобщее обсуждение.

Поэтому, изучая творчество того или иного человека, надо четко понимать, что оно отражает не сам мир, а всего лишь отражение мира в сознании автора (его личную модель), причем в конкретный момент его жизни. Ценность такого двойного отражения, к тому же искаженного многими факторами, обычно не слишком велика, если ставить своей целью лучшее понимание мира в целом, а не личности автора (что само по себе тоже достойная задача).

Следует также учитывать, что автор любого произведения стремится сделать его доступным вполне определенным людям, и в другое время, другим людям понять его может быть довольно непросто. То есть автор в глубине души может считать совсем иначе, чем он, например, пишет в своей книге, но его миропонимание требует, чтобы он писал именно так. Соображения при этом могут выдвигаться самые различные: желание скрыть от людей неприятную правду, стремление до предела упростить обсуждаемую проблему, учет интересов рынка, стремление увеличить тираж книги, убежденность в неготовности широких масс к высказываемым мыслям, в конце концов, прямое желание обмануть читателей с той или иной целью, а то и вовсе без цели, из простого озорства.

Отметим, что все, сказанное здесь, можно смело отнести и к философским, и к научным, и к историческим трудам, а также к мемуарам, к дневникам (в которых, как многие почему-то считают, человек всегда пишет истинную правду), письмам, и даже к бюрократическим документам: планам, отчетам, заявлениям, докладным и т.д. Все эти документы пишутся конкретным человеком и рассчитаны на конкретных людей, поэтому печать личности автора неизменно будет в них присутствовать.

Личная модель человека, как самая несовершенная, никогда не бывает свободна от заблуждений, предрассудков и стереотипов. Среди них можно выделить стереотипы времени (свойственные большинству людей, живущих в данное время, например, сейчас — это вера во всемогущество науки), стереотипы общества, в котором живет человек (например, социалистические идеи в России в недалеком прошлом), стереотипы групп людей (имеющих общую национальность, пол, профессию, социальное положение, возраст и т.д.) и, наконец, стереотипы данного человека (связанные с его характером, психологическими комплексами, особенностями самооценки и т.д.).

Таким образом, ценность личных моделей даже самых авторитетных людей прошлого и настоящего весьма относительна. И именно поэтому, кстати, довольно наивно полагать, что можно составить объективное, точное и полное представление об исторических событиях, опираясь на показания многочисленных очевидцев и горы документов. Каждый из очевидцев или авторов документов всегда дает свою версию, свое понимание проблемы и нередко искренне верит в их абсолютную и полную истинность. А что касается правды... Многие люди совершенно не желают видеть ту правду, которая хоть в чем-то противоречит их убеждениям, их собственной личной модели. Но гораздо чаще они не хотят, чтобы об этой неудобной правде узнали другие, которые обязательно неправильно ее поймут и превратно истолкуют.

И в заключение — об особенностях процесса смены личной модели. Здесь многое зависит от степени уверенности человека в соответствии своей модели реальному миру. При этом можно выделить следующие три ситуации.

1. Полная уверенность в правильности личной модели.
2. Уверенность в ложности личной модели.
3. Готовность к коррекции личной модели при определенных обстоятельствах.

Первая из этих ситуаций кажется многим очень привлекательной. Действительно: человек в этом случае находится в полном согласии и мире с самим собой, его самооценка предельно высока. Еще бы: он прекрасно понимает этот мир, для него нет абсолютно никаких загадок. На любой вопрос, который ставит перед ним жизнь, у него есть готовый ответ. И даже если что-то у такого человека порой не сходится, не стыкуется, не получается, он всегда найдет какие-нибудь внешние (обязательно «случайные»!) причины, помешавшие ему добиться требуемого результата. Популярность такой ситуации настолько велика, что многие люди только делают вид, что полностью уверены в своей модели, хотя это далеко не так. Однако полная убежденность в правильности личной модели имеет и серьезные недостатки. Излишняя самоуверенность нередко приводит к пассивному или активному фанатизму. Поясним эти термины.

Под пассивным фанатизмом здесь имеется в виду нежелание принимать во внимание факты, не укладывающиеся в личную модель. «Я этому не верю и не поверю никогда», — вот стандартный ответ на сообщения о таких фактах. Пассивного фанатика ни в чем никогда и никакими средствами нельзя убедить. Даже если он ввязывается в спор (хотя чаще всего не любит этого) и оказывается побежденным, даже признает себя таковым, на самом деле он будет считать, что просто не нашел в ходе спора нужных аргументов, что его оппоненты использовали недозволенные приемы, что тема спора вообще не имеет смысла и т.д. То есть абсолютно никаких сомнений в правильности своей модели у него не возникает. Интересно, что часто такие люди говорят, что они вообще-то поступают в соответствии с хорошими и плохими приметами, следуют рекомендациям астрологов, гадалок, экстрасенсов, посещают иногда церковь, даже сами встречались с необъяснимыми явлениями, но «на самом деле» они прекрасно знают, что все это ерунда, этого не существует и существовать не может в принципе. Да, они всегда знают, как все обстоит «на самом деле». Но пассивные фанатики потому и пассивные, что не пытаются распространять свои убеждения на других.

Активный фанатизм гораздо опаснее. Такой человек не просто уверен в своей модели, но и обязательно хочет навязать ее всем другим, хотя бы и против их воли, так как полагает, что они сами не понимают своего счастья. Всех несогласных с ним он считает своими заклятыми врагами, подлежащими если и не уничтожению, то во всяком случае изоляции от общества и активному перевоспитанию. Он любит вступать в спор, но, не найдя нужных аргументов, может перевести его в драку или привлечь к наказанию несогласного с ним какие-то внешние силы (государство, подкупленного хулигана, наемного убийцу). Так что для окружающих такой человек может быть просто опасен. Именно активные фанатики становятся зачинщиками беспорядков, бунтов и революций.

В то же время при всей своей кажущейся неуязвимости убеждения всех этих так уверенных в себе людей нередко оказываются очень хрупкими, особенно при слабости уже упоминавшегося внутреннего нравственного критерия и при несовпадении его с личной моделью. Когда количество фактов, не укладывающихся в личную модель, превышает некоторую критическую величину, или когда случается сильное жизненное потрясение, может произойти полное крушение этой модели, и тогда приходит уверенность в ее полной ложности. То есть человек тогда оказывается во второй из выделенных нами ситуаций. Рассмотрим теперь ее особенности.

В этом случае наступает полное разочарование жизнью, возможны даже попытки самоубийства или уход от жизни в более мягкой форме: пьянство, наркомания, психические расстройства. Крах своей личной модели нередко воспринимается как разрушение всего мира в целом, приближение конца света. Наиболее часто поводом для полного отказа от своей модели выступает жизненная катастрофа: тяжелая болезнь, смерть близких, развод, увольнение с работы и т.д. В этом состоянии человек становится крайне восприимчив к другим моделям мира, причем зачастую без малейшего намека на трезвую, взвешенную и критическую их оценку.

Особенно это характерно как раз для тех, кто раньше был полностью уверен в себе и в своей модели. Это совершенно естественно: они привыкли к состоянию полной определенности и хотят как можно скорее в него вернуться. Именно этим обычно пользуются всевозможные проповедники, для которых такие люди — это самые благодарные слушатели. При определенных условиях из тех, кто пережил крушение старой модели, легко получаются самые рьяные фанатики новой. И тогда бывшие твердокаменные атеисты и убежденные материалисты, еще недавно презиравшие и высмеивавшие всех верующих как наивных и ущербных людей, становятся вдруг религиозными фанатиками, готовыми до конца бороться не только и не столько с неверующими, но и со всеми, кто верит хоть чуть-чуть иначе, чем они сами. Впрочем, бывают и обратные превращения. Ведь подобным людям важно не то, во что верить, важно верить хоть во что-нибудь, но обязательно фанатично, самоотверженно, до конца и, конечно, лучше, чтобы было с кем за эту веру бороться.

Наконец, последняя из выделенных ситуаций (третья), а именно готовность к коррекции личной модели, представляется на первый взгляд наиболее стабильной, защищенной от резких поворотов и неожиданных ударов. Конечно, определенная доля здорового скепсиса в отношении к своей личной модели бывает полезна (ведь любой человек несовершенен). Но при этом необходимо точно осознавать ту грань, за которой корректируемая модель превращается в свою противоположность. То есть надо четко выделять главное, составляющее стержень модели, и второстепенное, чем вполне можно поступиться.

Иначе может получиться человек, лишенный каких бы то ни было принципов, согласный со всеми (иногда даже вполне искренне), меняющий свои взгляды на новые быстрее, чем сложатся старые. Его можно убедить в чем угодно, правда, нет никакой уверенности, что кто-нибудь через пять минут не убедит его в обратном. Но это, конечно, крайность. Обычно же коррекция личной модели происходит довольно-таки болезненно, в результате долгой внутренней работы, после мучительных сомнений. Человек тщательно анализирует все новые факты, положения, проверяет их на соответствие прежней модели, стремится минимальной ценой сохранить непротиворечивость своей модели. Поэтому полная смена убеждений в рассматриваемой ситуации встречается гораздо реже, чем их частичное изменение.

Таким образом, отражение мира в сознании человека — довольно непростой, противоречивый процесс. Мы здесь остановились только на некоторых его особенностях. Поэтому формирование личной модели и выбор из многочисленных моделей, пришедших к нам из прошлого, требуют значительных интеллектуальных и душевных усилий. Но на то мы и люди.

И в заключение данной главы отметим следующее. Высказанные здесь мысли ни в коем случае не претендуют на оригинальность и неповторимость. На протяжении многотысячелетней истории человечества они, конечно же, приходили в голову множеству людей. Наверняка кто-то сформулировал их точнее, короче, полнее, доступнее. Но, как известно, ценность мысли не зависит от того, кто ее высказывает. Ведь глупость, сказанная мудрецом, все равно остается глупостью, как и хорошая мысль, повторенная хоть тысячу раз, отнюдь не делается от этого хуже. Любая мысль может придти в голову любому человеку. Главное — это соответствует она объективной реальности или нет. Любимые же многими постоянные ссылки на авторитеты, на первоисточники (а кто может поручиться, что это действительно первоисточники?) только затрудняют восприятие сути текста, нисколько не способствуя его убедительности. Часто за этим стоит только стремление автора показать свою эрудицию и снять с себя ответственность. Если автор приводит какое-то положение, значит, он должен быть с ним совершенно согласен. А вообще-то за время существования человечества мыслей было сформулировано столько, что сказать что-то новое довольно трудно, если не невозможно. К тому же, в соответствии с древнеарийским учением, человек сам вообще ничего нового придумать не может. И те мысли, которые он высказывает, именно приходят к нему в голову, а не возникают там.

На первый взгляд может показаться, что все сказанное в этой главе не имеет никакого отношения к теме книги в целом. Наверное, кому-то все это покажется чрезмерно заумным и малоинтересным. Но, тем не менее, данные соображения все-таки следовало высказать, хотя бы и в таком сжатом виде, так как слишком уж необычен предмет этой книги. Древнеарийское учение довольно существенно противоречит многим общепринятым взглядам и поэтому требует от нас пересмотра нашего мировоззрения, отказа от многих предрассудков и стереотипов. И помочь читателю разобраться в нем, в его месте среди множества других учений, а также в себе самом, в своих мыслях и чувствах при его изучении как раз и призвана данная глава, рассуждающая, казалось бы, об очень отвлеченных вещах.