Тема добра и зла, выбора между ними стара как мир. Кто только не касался ее, не рассуждал о ней, не исследовал ее: от сказочников до пророков, от авторов анекдотов до самых крупных ученых. Достаточно сказать, что первые книги человечества практически полностью посвящены этой теме, более того, в древности другие темы, как правило, просто не считались серьезными и не удостаивались отдельных книг. Сказать здесь что-то новое, даже просто по-новому осветить уже известное крайне трудно, невозможно (да и нужно ли?). Что бы ни пришло нам в голову, что бы ни слышали мы от окружающих на эту тему, все уже было повторено не раз и даже не десятки раз в многотысячелетней истории человечества. Может возникнуть вопрос: «А стоит ли тогда пытаться разговаривать на столь популярную во все века тему?». Но если о ней думали все лучшие умы человечества, если ей уделяет огромное внимание большая часть древних традиций, значит, и нам не мешает хоть изредка обращаться к этой теме, чтобы не потратить всю жизнь на борьбу с одними призраками и на стремление к другим призракам. Тем более что тема эта никогда не будет исчерпана полностью, каждое время ставит свои собственные вопросы, каждое поколение вновь и вновь хочет разобраться (самостоятельно!) в поистине вечном вопросе о добре и зле, о выборе между ними. И далеко не всегда авторитеты прошлого могут оказать ощутимую помощь в решении этого вопроса.

Главная трудность связана с тем, что в трудах прошлых веков и тысячелетий нет столь желанного единства взглядов, нет полного (а порой даже и неполного) согласия в определении добра и зла, в описании их особенностей, в выводах об отношениях человека с добром и злом. Так что довольно распространенное мнение о том, что древние мудрецы знали все, не совсем верно: часто один из них знал (или считал, что знает) вовсе не то, что другой. Правда, они хотя бы видели вопрос и понимали его первостепенную важность, а вот современные интеллектуалы обычно вообще не касаются рассматриваемой темы, отрицают ее существование или не понимают ее значения. Как бы то ни было, выбор позиции все равно остается за каждым человеком, никто за нас этот выбор не сделает.

Во все времена для поиска ответов на свои вопросы люди обращались к книгам и учителям. Но, наверное, только в наше время отношение к ним стало столь откровенно потребительским. Связано это в первую очередь с чрезмерно развившейся специализацией людей, порождающей уверенность, что все на свете уже известно, и надо только найти книгу, в которой есть требуемая информация, или специалиста-эксперта, который знает готовый ответ. Книги при этом рассматриваются как справочники, энциклопедии, базы данных. Если же ответа на конкретный вопрос в книге нет, она считается бесполезной, не стоящей внимания. Точно так же, если учитель не дает конкретных советов на все случаи жизни, он считается плохим учителем, недостаточно компетентным экспертом. Современный человек не желает тратить на поиски любой информации слишком много времени, он стремиться экономить свои силы и поэтому хочет решать свои задачи по мере их возникновения, продолжая при этом жить привычной жизнью. Между тем очевидно, что предусмотреть все возможные ситуации просто немыслимо, и пытаться собрать все ответы в одну книгу совершенно бесполезно, как бесполезно искать человека, способного решить любые наши вопросы. Тем более, когда речь идет о глобальных мировоззренческих проблемах. Поэтому без трудной и длительной внутренней работы, без серьезных размышлений мы никогда не сможем приблизиться к пониманию мира. Так что не стоит возлагать чрезмерно больших надежд на книги и на учителей, чтобы потом в них не разочароваться.

Кроме того следует помнить и о том, что между книгой или учителем и желающим получить от них ответы человеком всегда существует целый ряд препятствий. Остановимся кратко на некоторых из них.

Знакомясь с любой книгой, мы в любом случае правильно понимаем далеко не все, содержащееся в ней. Особенно это относится к древним книгам, написанным века и тысячелетия тому назад. Поэтому вполне законное желание человека изучать оригинальные древние тексты, древние традиции без каких бы то ни было дополнений, разъяснений, толкований и интерпретаций может столкнуться с довольно серьезными проблемами.

Во-первых, перевод этих текстов, написанных часто на мертвом, не сохранившемся до наших дней, языке, должен делать человек, не только в совершенстве владеющий обоими языками (оригинала и читателя), но и прекрасно ориентирующийся в исследуемой традиции, даже лучше сам живущий в ней. В противном случае самый профессиональный перевод не передаст сути учения, ведь переводчик вольно или невольно всегда вносит свое личное понимание переводимого текста. К тому же многие термины правильно перевести на современные языки просто невозможно, их надо специально разъяснять, а не просто заменять наиболее близким понятием, что далеко не каждому по силам.

Чтобы правильно перевести текст с древнего, не сохранившегося языка, надо иметь большое количество текстов на этом языке. В действительности же их бывает, как правило, совершенно недостаточно. Поэтому исследователи в значительной степени ориентируются на свою интуицию и на имеющиеся одиночные источники с параллельно приведенными двумя текстами на разных языках, один из которых считается хорошо известным. Отметим, что обычно этот «хорошо известный язык» тоже изучен далеко не полностью. Более того, дошедшие до нас древние тексты зачастую являются не прямым переводом с языка оригинала, а представляют собой перевод с перевода или же даже перевод с перевода перевода. Неудивительно, что при такой многоступенчатой обработке вполне может накопиться огромное количество как чисто технических, так и (что гораздо важнее) смысловых ошибок. Это оставляет большой простор для различных толкований, каждое из которых ничуть не более достоверно, чем остальные.

Во-вторых, надо помнить о том, что даже при правильном переводе истинный смысл древних тек­стов далеко не всегда понятен современному читателю не­смотря на кажущуюся простоту многих из них. Это связано с особенностями сознания людей, живших во времена написа­ния текстов, и наших современников. Наше мышление за по­следние века стало чрезмерно рационалистичным. Наши чувства сильно притупились, мы все стараемся понять разумом. Поэтому при чтении любой книги, в том числе, и древнего текста, мы хотим извлечь из нее как можно больше важной информации. В первую очередь мы пытаемся выделить основную сюжетную линию, определить главных персонажей, отбросить все лирические отступления, сформулировать для себя основную мысль, которую хотел высказать автор, вы­строить четкие логические последовательности и т.д. Такой подход к древним текстам не принесет много пользы.

Между прочим, именно этой особенностью современного мышления объясняется отношение большинства людей к тем книгам, посвященным различным религиям и учениям (от древнейших до новейших), которые на­писаны чрезмерно эмоционально, экзальтированно, много­словно и непоследовательно, высокопарным и неестественным языком. Такие книги нередко воспринимаются как бред сума­сшедшего (впрочем, иногда это совершенно справедливо) и заставляют вспомнить известный афоризм К. Чапека: «Представляете, какая бы стояла тишина, если бы все гово­рили только то, что они знают?».

Обратите внимание: даже простой разговор современных людей представляет собой или сухой деловой обмен информацией или ни к чему не обязывающую пустопорожнюю болтовню. А ведь еще совсем недавно, в прошлые века, придавали огромное значение не только тому, что говорит собеседник, но и тому, как, когда, какими словами, каким тоном он говорит, что он при этом делает и как смотрит. Все это имело свой особый смысл. К слову тогда относились гораздо серьезнее.

Мышление древних людей было более образным, чем наше, им были доступны сложнейшая символика текстов учения, скрытый смысл каждого слова, каждого предложения. Они воспринимали не только сухую информацию, но и подтекст, иносказания, композицию текста. Они понимали, что в священных текстах нет ничего несущественного, тем более, лишнего. Однако даже тогда глубинное понимание любого учения, особенно его эзотерической, сокровенной части было очень затруднено для непосвященных. Для более или менее полного понимания текстов специально отобранных людей учили многие годы.

Важно также помнить о том, что когда любой человек знакомится с текстом, он понимает его содержание исходя из своего уровня образования, из своего жизненного опыта и сложившегося на данный момент мировоззрения. То есть содержание текста как бы проходит через личный фильтр читателя. В первую очередь все мы ищем то, с чем мы безусловно согласны, что мы и так уже хорошо знаем, с чем заранее готовы согласиться. Остальное нам кажется несущественным или требующим чрезмерно сложного толкования. Как правило, не слишком помогает и разъяснение тех, кто считается специалистом в данном учении, так как они в своих комментариях обычно исходят не из особенностей мышления современного человека, не из событий реальной современной жизни, а опять же пользуются древними текстами, которые были написаны в разные времена, в разных странах и в условиях борьбы с разными врагами.

В-третьих, многие древние тексты были в разное время сильно искажены более поздними наслоениями, скрывающими иногда их изначальный смысл. Причем разные тексты, даже относящиеся к одному и тому же учению, могли быть переделаны в разное время и людьми разных убеждений, в результате чего они нередко в чем-то противоречат друг другу. И если начинать знакомство с учением именно с этих искаженных (сознательно или случайно) текстов, то можно просто запутаться в самых простейших вещах, пропустить главное, составляющее стержень текста, за деревьями не увидеть леса. Например, один и тот же миф может существовать в разных вариантах, иногда сильно противоречащих друг другу. Подобное разночтение, кстати, может быть связано не только с накоплением ошибок, но также и с сознательным стремлением более доходчиво объяснить единый смысл мифа разным людям в разных странах и в разное время. А современные попытки логического согласования всех существующих вариантов одного мифа приводят к невообразимой путанице, к тому, что даже добросовестные исследователи одного учения утверждают порой прямо противоположные вещи. Можно писать многотомные исследования какого-нибудь древнего текста, сопоставляя его с другими источниками, анализируя его язык, композицию, прослеживая историю его предполагаемых авторов и персонажей, но при этом так и не понять истинной сути этого самого текста, цели его написания и, самое главное, той особенности нашего мира, о которой он рассказывает. Можно обильно и уверенно цитировать многочисленных древних авторов, но при этом абсолютно не понимать их. Можно всю жизнь заниматься профессиональным исследованием древних учений, но так ничему у них и не научиться, так и не извлечь из них те истины, которые не теряют своего значения даже за многие тысячелетия, которые для нас точно так же важны, как и для наших предков. А может быть, и больше.

Так что не стоит надеяться, что достаточно прочитать побольше книг, особенно старинных, древних, и можно найти в них однозначные ответы на любые вопросы, в том числе и на вопрос о добре и зле.

И еще одно замечание относительно ценности книг. В наше время многие убеждены, что чувства — это личное дело каждого, что они исключительно субъективны, что к миру в целом они не имеют никакого отношения. Даже если человек уверен в огромной важности чувств, любит музыку, художественную литературу, задушевные разговоры, ходит в музеи, он все равно полагает, что все это — только для себя, для самоудовлетворения, для личного удовольствия. Другое дело — разум, который считается напрямую связанным с окружающим миром. Доводы разума воспринимаются как совершенно объективные, не зависящие от конкретного человека, они могут быть кому-то непонятны, но только они и могут сказать нам что-то действительно важное о мире. Вообще-то данные представления однобоки и потому ошибочны: и разум и чувства могут быть как объективны, так и субъективны. Но сейчас мы говорим не о том. Данная ситуация приводит к тому, что книги о мироустройстве в наше время должны ориентироваться прежде всего на разум человека, на логические доводы, иначе они рискуют остаться непонятыми, их будут воспринимать всего лишь как личные переживания автора, его внутреннее дело.

Все сказанное здесь не стоит воспринимать как агитацию против книг вообще, в том числе, и против этой книги. Книги были во все времена и остаются сейчас, пожалуй, самым доступным, самым надежным, самым глубоким источником знаний. Без книг, только путем самостоятельных рассуждений практически невозможно дойти ни до какого действительного знания. Но не стоит и идеализировать книги, не надо слепо верить в то, что стоит их прочитать, и сразу же узнаешь все на свете. На пути между знаниями и читателем в данном случае стоят и автор (который иногда не может доступно изложить то, что знает сам), и переводчик, и издатель (который выбирает тексты и нередко сокращает их), и комментатор (который дает свою оценку тексту), и особенности страны и времени читателя, и, наконец, сам читатель с его заранее выработанной жизненной позицией, который обычно берет из книги только то, что сам хочет. Поэтому в книге каждый может найти что-то свое, отличное от других, каждый может понять по-своему. Так что, конечно же, читать книги надо, но не надо требовать от них того, чего они дать не могут. Получение человеком знаний всегда представляет собой активный процесс с обязательным личным участием, а книги здесь — всего лишь вспомогательный материал.

Об этих особенностях книг не мешает помнить всегда, иначе может получиться, как в том старом анекдоте:
 

Помимо книг авторитетные мнения по вопросу о добре и зле можно найти у различных уважаемых и почитаемых людей, духовных учителей. Мы не будем сейчас останавливаться на том, кому из таких учителей можно доверять, а кому не стоит, кто имеет право учить других, а кто нет. В конце концов, каждый человек сам выбирает себе учителя, и на его выбор могут повлиять самые разные соображения, но когда учитель выбран, переубедить человека крайне сложно, если не невозможно. Мы рассмотрим здесь только некоторые препятствия на пути знаний от учителя к ученику.

Прежде всего надо отметить, что принципиальным моментом является то, жил ли учитель в древности, в прошлые века, или он живет сейчас.

В случае, когда учитель жил в другое время, информацию о его взглядах, его учении можно почерпнуть из книг, написанных как им самим, так и его непосредственными учениками. При этом, естественно, влияют все те факторы, которые были отмечены в отношении книг. Но кроме того большое значение имеют и некоторые другие обстоятельства. В частности, у любого из выдающихся учителей древности существовала масса последователей, которые также писали книги, высказывали свои мнения по многим вопросам. Ничего удивительного нет в том, что последователи одного и того же учителя могут расходиться во взглядах на мир, причем чем дальше, тем больше. Каждый из них вносит в учение что-то свое, и не всегда эти нововведения хорошо согласуются между собой. А далее у каждого из них появляются свои ученики, в результате чего противоречия растут. И в конце концов получается такая ситуация, что люди, объявляющие себя последователями какого-нибудь учителя, в действительности руководствуются словами не столько самого учителя, сколько его последователей или даже последователей его последователей. А так как количество сторонников древних учений, дошедших до нас, увеличивалось в геометрической прогрессии (иначе бы они просто не сохранились), формируется множество направлений и школ, во многом несогласных между собой. В результате, несмотря на общее происхождение, практически никакого взаимопонимания между последователями этих направлений и школ не остается. Они зачастую даже называют себя по-разному, избегая в этих названиях упоминать само имя учителя, в верности которому они, тем не менее, непрерывно клянутся. А вывод из всего сказанного можно сделать только один: если мы выбираем какого-то учителя, если мы считаем его высокоавторитетным или даже высшим авторитетом, то надо почаще обращаться непосредственно к его словам, к его мыслям, к его собственным положениям, не довольствуясь только пересказами и толкованиями.

Другой путь, по которому знания от давних учителей могут дойти до нас, — это путь изустной передачи учения. Некоторые почему-то считают, что этот путь гораздо надежнее, что ему можно больше доверять, чем книгам. Такое мнение во многом было оправдано в древние времена, когда было принято заучивать наизусть огромные тексты и толкования к ним, а затем передавать их своим ученикам, которые сохраняли таким образом и дух учения и его букву. Но в последние века в связи с повсеместным распространением книгопечатания, подобная традиция почти полностью была утрачена. Цепь прямой преемственности стала большой редкостью, тексты были доверены бумаге, а современные комментарии к ним далеко не всегда правильно отражают взгляды первого учителя. К тому же цепь преемственности всегда имеет тенденцию к бесконечному разветвлению, так как ученики одного учителя не во всем соглашаются между собой. А определить, кто из учеников и учеников учеников лучше передает слова учителя, довольно сложно, а иногда и невозможно.

С современными учителями существуют свои проблемы. Те, кто потерял надежду хоть что-нибудь понять в древних текстах, а также те, кто считает, что наше время уникально и неповторимо, настойчиво ищут современных учителей, принимая порой за них любого сколько-нибудь выдающегося человека. Здесь очень важно то, что даже самого чистого, честного, самого добропорядочного человека далеко не всегда можно рассматривать как учителя. Более того, его представления о мире могут быть далекими от действительности: просто он в любых обстоятельствах поступает в соответствии с внутренним голосом своей совести, но свою совесть другому не передашь при всем желании. Поэтому ждать от каждого хорошего человека, чтобы он нас учил, выдавал какие-то универсальные общемировые принципы, давал советы на все случаи жизни, просто нелепо. И даже сверхспособности такого человека (гениальность, талант, целительство, ясновидение, телепатия и т.д.) еще не повод требовать от него выработки собственного учения или хотя бы авторитетного толкования известных с древности учений. Кстати, верно и обратное: не надо требовать от того, кто говорит о древних учениях, кто предлагает оценить современный мир с их точки зрения, кто рассказывает об универсальных законах мира каких-то сверхспособностей, какой-то особой чистоты или даже святости.

Не надо также забывать о том, что большинство авторитетных людей с течением жизни меняют свои взгляды, иногда довольно существенно и даже неоднократно. Поэтому, преклоняясь перед любым авторитетом, можно легко разочароваться в нем, узнав, что он когда-то где-то говорил совсем не то, с чем вы были до того согласны. Это, впрочем, не должно быть поводом для безоговорочного отрицания абсолютно всех его высказываний. Постоянство взглядов — далеко не всегда синоним мудрости. А тот, кто часто меняет убеждения, в какой-то период вполне может говорить мудрые вещи.

И, конечно же, нельзя прожить всю жизнь чужим умом, подыскивая к каждой жизненной ситуации цитату из трудов и высказываний своего учителя. До тех пор, пока учение не станет личным убеждением человека, пока мысли учителя не станут его собственными мыслями, говорить о какой-то преемственности, о какой-то приобретенной у учителя мудрости абсолютно бессмысленно.

На эту тему есть старинный восточный анекдот.

Один юноша уехал из своего селения учиться у известного мудреца и вернулся через некоторое время с огромным тюком записанных изречений, нагруженным на осла. Жители селения поставили его своим судьей, но его суждения были туманны и неопределенны, так как он всякий раз пытался найти нужное в своих записях. Однажды, при переправе через реку осел вместе с тюком записей утонул. И когда к юноше снова пришли за советом, ему поневоле пришлось вспоминать то, что он изучал, и делать свои выводы. Все были поражены мудростью юноши, а один старик сказал: «Здесь нет ничего удивительного, ведь раньше нас судил осел, а теперь — настоящий мудрец».

Отметим также, что совершенно бесполезно в споре сталкивать лбами нескольких учителей, выискивая у них цитаты в подтверждение собственной правоты. Надо уметь излагать свои убеждения простыми и понятными словами, надо отстаивать их аргументами, а не цитатами, не стоит подменять предмет спора обсуждением личностей учителей. Неважно, у кого, когда и каким образом возникла мысль, с которой человек согласился. Важна суть этой мысли. К тому же практически любой учитель может ошибаться, так что делать из него кумира не стоит.

Вообще, довольно распространен подход к выработке собственного мировоззрения, к пониманию, что такое хорошо и плохо, через авторитеты. При этом сначала из тех или иных соображений выбирается кумир или даже несколько кумиров, а затем любая жизненная ситуация оценивается с точки зрения этого кумира. То есть, если кумир позволял себе то-то и то-то, значит, это вполне допустимо, это хорошо. Если кумир считал так-то и так-то, значит, это и есть истина в последней инстанции. Если кумир в данной ситуации вел себя так, значит, именно так и следует себя вести. Иногда, правда, делается поправка на то, что кумиру позволено то, что не разрешено простым людям. В качестве кумиров могут выбираться самые разные люди: поэты, писатели, художники, композиторы, правители разных времен и т.д. Подобных «кумиропоклонников» обслуживает множество людей, посвящающих всю свою жизнь исследованиям жизни этих кумиров, изучающих буквально каждый день их жизни, причем с различных точек зрения, исходя из разных свидетельств современников. Кропотливо выискиваются любые автографы кумиров, многие годы уходят на поиски их личных вещей, собираются их изображения, создаются музеи. Словом, спрос рождает предложение. Все это не так безобидно, как кажется на первый взгляд. Но нам в данный момент важнее всего то, что нет абсолютно никакой гарантии, что любой из кумиров всегда и во всем поступал в соответствии с объективными и абсолютными понятиями добра и зла. Следовательно, любой порок, любое зло кумира могут быть растиражированы его поклонниками и объявлены соответственно добродетелью и добром. Кстати, если имеет место поклонение одновременно нескольким кумирам, то их поклонникам бывает довольно трудно согласовать поведение, взгляды и пристрастия этих кумиров между собой, ведь все люди такие разные. Хуже всего, когда у нескольких кумиров берутся для подражания только самые худшие черты.

Все сказанное, конечно же, не означает полного отрицания необходимости учителей в процессе познания мира вообще и вопросов добра и зла в частности. Только учитель может обеспечить нам непосредственный контакт, понятное для нас изложение вечных истин, только учитель (конечно, истинный!) способен указать на накопленные в процессе развития традиции или учения ошибки. Однако подходить к выбору учителя следует очень осторожно, так как слишком многие хотели бы объявить себя учителями, не имея на это никакого права. К тому же необходимо четко отличать истинного учителя, которые приходят крайне редко, от тех, кто является простым передатчиком информации, популяризатором учения, ретранслятором знаний. И не стоит объявлять учителем любого одаренного человека.
 

Говоря об авторитетах, книгах, учителях, нельзя забывать и о том, что влияет на всех нас, на наше мировосприятие гораздо больше всех их вместе взятых. Речь идет о штампах, предрассудках, предубеждениях, стереотипах. Именно они встают между нами и каждым новым знанием, откуда бы оно ни исходило. Именно они способны так исказить любое знание, что оно превратится в свою противоположность. Именно они зачастую не позволяют нам правильно оценивать людей, события, явления.

Штампы, предубеждения окружают каждого человека, как фанерные щиты, карикатурные, примитивные изображения на которых заменяют ему какую-то часть реального мира. В предельном случае щиты образуют замкнутый круг, полностью отгораживая от нас реальный мир. Естественно, изображения на щитах гораздо проще закрываемой части мира (изобразить мир точно совершенно невозможно, да и не имеет смысла), поэтому за такими щитами человеку как-то спокойнее, он чувствует себя более защищенным, более знающим, более уверенным в себе. И любое разрушение такого щита для него нежелательно, даже образующиеся в нем маленькие дырочки человек старается замазать (сам или с помощью тех, чей авторитет он уважает) или же предпочитает эти дырочки вообще не замечать, чтобы не утратить ощущение комфорта. Значительное разрушение любого стереотипа (щита) воспринимается крайне болезненно, так как прямо указывает человеку на его недостаточную прозорливость, излишнюю доверчивость или просто глупость. Плохо также и то, что нередко за одним маленьким щитом (стереотипом одного человека или группы людей) скрывается еще не сам истинный мир, а такой же фанерный щит только большего размера (стереотипы народа или даже всего человечества). В принципе таких слоев может быть и несколько. Так мы и живем в окружении этих щитов, в придуманном нами самими мире, и только изредка кому-то хочется узнать, а что же там, за щитами. Но для этого приходится прилагать значительные усилия. К тому же еще неизвестно, будет ли настоящий мир лучше нарисованного, к которому мы привыкли, который считаем своим, в котором нам и так неплохо. Поэтому у большинства желание разрушать знакомые образы быстро проходит.

Одна из самых больших опасностей стереотипов состоит в том, что они чаще всего способствуют росту непонимания между людьми. Ведь это только так кажется, что все люди понимают под каким-то ярлыком, каким-то понятием, каким-то термином одно и то же. Гораздо чаще фанерный щит стереотипа перед человеком ставит общественное мнение, но вот изображение на нем рисует или дорисовывает уже сам человек, причем рисунок этот зависит от его вкусов, представлений и способностей. В результате различным людям может казаться, что они единомышленники, так как их отношение к обсуждаемым предметам совпадает, хотя в действительности они понимают под одними и теми же терминами совершенно различное. Например, когда люди, считающие себя единомышленниками, говорят о необходимости освобождения человечества, на самом деле они имеют в виду абсолютно разные вещи: кто-то подразумевает под этим освобождение от собственности, кто-то — от правового неравенства, кто-то — от опасности природной стихии, кто-то — от несправедливой власти, кто-то — от совести и необходимости думать и рассуждать, а кто-то — от любых ограничений. Возможна и другая ситуация (более типичная): рознь и вражда между людьми — всего лишь результат недоразумений, всего лишь следствие того, что одно и то же они называют по-разному. Например, кому-то кажется, что честного и порядочного человека надо называть «настоящим коммунистом», а для другого эти слова — характеристика жестокого и циничного негодяя.

Да и вообще, мы очень любим нагружать различные слова вовсе не свойственным им смыслом, не имеющим ничего общего с изначальным значением этих слов. Примером может служить понятие «интеллигент». Его первоначальное значение — это человек, занимающийся интеллектуальным трудом, грубо говоря, работающий головой. Но многим это кажется чересчур простым. И под термином «интеллигент», «настоящий интеллигент» начинают подразумевать то, что никак не связано с родом занятий человека. Интеллигентность уже, оказывается, включает в себя высокую внутреннюю культуру, большую общую эрудицию, хорошее воспитание, вежливость и деликатность, высочайшие моральные качества: честность, скромность, доброжелательность, стремление помочь окружающим и т.д. Даже появляются утверждения, что настоящим интеллигентом может быть совершенно необразованный человек, всю жизнь проработавший руками. То есть доходит до полного отрицания первоначального значения слова. Ситуация усложняется еще и тем, что определение интеллигента обычно зависит от контекста, в котором он упоминается: в статистических сводках это одно, в анекдотах об интеллигентах это другое, в философских трудах — третье. Все было бы гораздо проще, если бы мы употребляли слова правильно, не приклеивали бы мало кому понятных ярлыков. Если человек хороший, честный, порядочный, достойный, чистый, правильный, праведный, то не надо называть его только за это интеллигентом. Кстати, эти качества приписываются не только интеллигентам, но и другим категориям людей: дворянам, пролетариям, коммунистам, демократам, либералам, всем русским людям (или людям других национальностей) и т.д. Короче, каждый стремится отнести их к себе и себе подобным или к тем, кому он хочет польстить. Но дворянин — это всего лишь человек, имеющий дворянское происхождение по мужской линии. Пролетарий — это тот, кто работает руками на заводе или фабрике. Коммунист — это тот, кто состоит в коммунистической партии, а настоящий коммунист — тот, у кого партбилет не фальшивый. Русский — это человек, все предки которого (или большинство из них) — русские. Ни о каких моральных качествах эти термины не говорят и говорить не могут. Высокоморальные люди (как, впрочем, и негодяи) могут встречаться в любой из перечисленных категорий, да и во всех других.

Стереотип, штамп особенно опасен тем, что сразу, с порога отвергает какую бы то ни было возможность его обсуждения. Что тут обсуждать, когда это всем давно известно? И именно этим нередко пользуются корыстные или недалекие люди, чтобы скрыть свои истинные цели или свои слабые способности. Они не только не желают разрушения стереотипов, но всячески способствуют их укреплению и созданию новых. В частности это проявляется в обильном использовании разнообразных словесных штампов. Тот, кто уверен в своих знаниях, кому нечего скрывать, как правило, избегает употреблять непонятные термины и те слова, которые могут быть неоднозначно истолкованы, старается разъяснить свою позицию с разных сторон, наконец, не пытается уйти от обсуждения. Это, впрочем, не значит, что тот, кто больше болтает, тот и более знающий. Наоборот, сжатость и стройность изложения — всегда показатель глубокого понимания проблемы, желания донести его до других.

Огромный вред наносят штампы любой системе взглядов — от науки до религии, от философии до технологии. Если штампов, специальных терминов, понятий очень много, то любой текст, любая лекция, любое выступление воспринимаются крайне плохо. Ведь рядовой человек редко мыслит именно такими терминами (это характерно только для узких специалистов, которые как раз и выступают пропагандистами, проповедниками, популяризаторами, преподавателями). Поэтому ему приходится «переводить» услышанное на понятный для себя язык, а такая работа ужасно утомительна (недаром синхронные переводчики с иностранного языка, как правило, не способны эффективно работать больше получаса подряд). К тому же далеко не все читатели и слушатели «переводят» услышанное одинаково, кто-то не успевает «перевести» все встречающиеся термины, кому-то просто не хватает объема собственного «непонятно-понятного» словаря (аналогичного, например, англо-русскому), и в результате одну и ту же информацию люди могут воспринять по-разному, а то и совсем противоположно. Особенно это характерно для нетехнических знаний, где все неоднозначно, где логика часто буксует, где не может быть прямой проверки на практике.

К особой разновидности штампов относятся цитаты, и прежде всего те из них, которые, что называется, «на слуху», то есть наиболее часто употребляемые. Как раз такие цитаты многие авторы стремятся использовать к месту и ни к месту, чтобы продемонстрировать свою эрудицию. И как раз их эти авторы не считают нужным пояснять, приводить свое понимание смысла цитаты. Этим в частности сильно грешат многие религиозные проповедники, а ведь именно религиозные тексты, написанные в давние времена, непривычными словами и своеобразным стилем больше всего нуждаются в таких разъяснениях. Поэтому такие проповеди, как правило, находят отклик только среди тех, кто уже и без того знает и понимает их смысл, а для остальных они остаются просто потоком красивых слов.

Почему-то в общемировых, или, как еще говорят, философских вопросах считается совершенно необходимым точно указывать источник той или иной мысли, того или иного положения. Предполагается, видимо, что до того момента, как данную мысль кто-то высказал, ее просто не существовало, никто раньше в принципе не мог до нее додуматься. Но ведь мы не говорим, например, так: «Как сказала моя первая учительница Мария Ивановна, дважды два — четыре». Это звучит смешно: все понимают, что, во-первых, Мария Ивановна тоже от кого-то это узнала (скорее всего, от своей первой учительницы), а во-вторых, это объективно существующая истина (для принятой у нас системы счета). И нам никогда не придет в голову ссылаться на какого-то авторитетного человека, когда мы говорим, что при охлаждении вода превращается в лед. Или, например, что человек, прыгнувший со скалы, наверняка разобьется насмерть. Хотя, вполне возможно, что кто-то в свое время додумался до этого совершенно самостоятельно и, может быть, даже написал об этом огромный научный труд. Точно так же нелепо думать, что можно обнаружить действительно первого человека, высказавшего какую бы то ни было мировоззренческую идею, предложившего какую-нибудь модель мира, сформулировавшего какой-то жизненный принцип. Причем это относится не только к истинным идеям, но и к ложным: абсолютно одинаково ошибаться могут самые различные люди, жившие в разных странах и в разные времена. Поэтому, кстати, не стоит чересчур уж винить создателей современных лжеучений, приписывать им исключительность, неповторимость, чрезмерные умственные способности. Даже в известной нам истории человечества можно обнаружить чуть ли не дословное многократное повторение любых идей. Другое дело, что некоторые идеологи современных лжеучений были гениальными агитаторами за свои идеи, успешно распространяли их, облекали в максимально привлекательную научную оболочку, что позволило им увлечь за собой целые народы на долгие десятилетия.

Стремление приписать любую мысль какому-нибудь автору напрямую связано с нашим страхом перед окончательной и абсолютной истиной. Определяя авторство мысли, мы как бы сразу же снижаем ее уровень: это всего лишь мнение человека, такого же, как и все мы, который мог ошибаться, и у которого, как известно, имеются очевидно неверные мысли. То есть мы, отказываясь обсуждать саму мысль, переходим на обсуждение личности автора. К тому же в этом случае мы сразу же получаем возможность найти прямо противоположную мысль у другого не менее известного и не менее уважаемого автора. И в результате можно опять же вернуться к спокойному состоянию относительности всех истин, непостижимости природы явлений, устройства мира. Мы никак не хотим признать, что ценность мысли, близость ее к истине вовсе не зависит от того, кому она пришла в голову, и кто ее высказал. Даже полный идиот может сказать глубочайшую мудрость (хотя бы и бездумно повторив ее за умным человеком), и даже признанный мудрец может изречь полную глупость (например, вследствие плохого самочувствия или из желания эпатировать публику). К тому же если кому-то приходят в голову умные мысли, и он их способен изложить окружающим, это еще не значит, что он действительно знает о мире больше других, что мысли эти являются четким логическим следствием его знаний и умений. Наоборот, часто именно знания (бытовые, профессиональные, общепризнанные) мешают зафиксировать пришедшую мысль, обратить на нее серьезное внимание, трезво проанализировать ее и донести до других. И чем более умным считается человек, чем выше оценены его заслуги, тем труднее бывает ему высказать что-то, существенно отличающееся от привычного или считающегося навязшей в зубах банальностью, тем больше давит груз ответственности, не позволяющий быть истинно оригинальным.

Мы часто совершенно неоправданно гордимся достижениями нашей цивилизации, развившейся за последние 150 — 200 лет и основанной на научно-техническом прогрессе. Мы считаем, что открытия, сделанные за этот период, были абсолютно невозможны в более ранние периоды, даже несколькими веками ранее. При этом подразумевается, что человечество сильно поумнело за последние века, что и определило такое ускорение прогресса. Между тем о многих открытиях, составляющих гордость нашего времени, наши древние предки знали (не догадывались, а именно знали) несколько тысячелетий назад. И регулярно открываются все новые факты глубочайших познаний древности. Всего несколько примеров: древние знали о множестве планет нашей Солнечной системы (некоторые из них еще не открыты в наше время), о микроскопических возбудителях болезней, о ДНК, об атомах, и, возможно, даже об атомной бомбе. По последним данным, строителям древнеегипетских пирамид делали сложные черепно-мозговые (!) операции. Более того, многие знания древних, считавшиеся еще недавно наивными заблуждениями, грубыми ошибками, безосновательными мифами, переоткрываются заново, смысл их становится нам все более понятным. В качестве примеров можно привести астрологические учения и медицинские теории и практики. Так что не стоит отметать и те знания древних, которые кажутся нам сейчас безусловно фантастическими. Возможно, в будущем и они также станут понятными, и потомки тогда удивятся нашей наивности и самодовольной категоричности суждений. То есть совершенно не исключено, что за время развития человечества все открытия уже были сделаны, причем сделаны неоднократно, но потом были забыты. И точно так же многое из того, что кажется сейчас навсегда вошедшим в копилку знаний человечества, будет в дальнейшем забыто и переоткрыто не один раз. Ведь все известные нам цивилизации после долгих веков развития и процветания за относительно короткий период разрушались и гибли, в результате чего терялось практически все их культурное наследие.

Но вернемся к теме стереотипов.

Множество предрассудков связано с понятием веры. Под верой понимают порой самые разные вещи. Нередко считается, что вера — это вера в чудеса, в постоянный контроль над людьми со стороны некоего высшего существа и соответственно, в немедленное вмешательство его в наши дела. Такая вера тоже, несомненно, присутствует у многих из тех, кто называют себя верующими. Но действительности она соответствует довольно слабо, поэтому зачастую рушится в результате доводов разума (например, целенаправленной агитации) или под напором обстоятельств. Не выдерживает она и насилия над верующими: как же может Бог не вступиться за тех, кто верит в него? Когда такая вера получает наибольшее распространение, это свидетельствует о глубоком кризисе религии, о ее внутреннем разложении и о возможности рухнуть от первого же сильного толчка. Именно так было при введении христианства на Руси, когда княжеские дружинники кидали изображения древних богов в реку, сжигали их и говорили при этом, что «настоящие» боги покарали бы их за такое кощунство. И многим это казалось весьма убедительным. Через тысячелетие в совершенно других исторических условиях те же самые доводы приводили большевистские комиссары, руководившие разрушением христианских церквей и уничтожением икон. И в этом случае наблюдалось то же самое: люди, чья вера была именно такого характера, разуверивались в существовании Бога, становились атеистами, даже гонителями верующих.

Именно с такой верой обычно сосуществует чрезмерное увлечение внешними признаками религии, обрядами, обычаями. При этом буква учения, принятое в обществе понимание священных текстов полностью вытесняет дух учения, его стержень, его суть. А дальше уже расцветает фанатизм, преследование тех, кто хоть в чем-то отступает от установленных канонов. Но известно, что ничто так не вредит любому учению (не обязательно религиозному), как фанатизм, который стирает грань между его формой и содержанием. Фанатизм вредит как последователям учения, так и тем, кто только интересуется им. Первых он отупляет, иногда даже толкает на служение злу «во славу учения». Вторых он отталкивает даже от самых светлых учений, так как требует принимать сразу все, что есть в учении, вплоть до накопившихся явных ошибок, неверных толкований, противоречий и несоответствий, и к тому же обязывает слепо подчиняться любым распоряжениям вышестоящих. Чрезмерность и в данном случае ведет к вырождению.

Еще одна разновидность предубеждений — научные концепции, то есть те умозрительные схемы, в которые должны укладываться не только имеющиеся, но и все будущие знания, не говоря уже о знаниях, существовавших в далеком прошлом. Именно научные концепции часто наносят огромный вред развитию человеческой мысли, открытию и распространению истины. Концепции, особенно общепринятые, признанные большинством научного мира, резко суживают диапазон допустимых поисков, жестко определяют весь ход дальнейших мыслей, с порога отметают все, что хоть в какой-то мере противоречит им, зашоривают мышление даже самых добросовестных исследователей. Именно концепции дают самые устойчивые стереотипы, завораживая всех своей кажущейся простотой и логичностью, последовательностью и согласованностью с другими концепциями. Факты можно оспаривать, результаты исследований можно толковать так или иначе, применять для их объяснения те или иные подходы, опровергать их другими исследованиями, но концепция обычно воспринимается как абсолютная ценность, как объективная реальность, как нерушимый закон природы. Правда, только до тех пор, пока не появится и не утвердится другая, новая концепция, отвергающая или серьезно корректирующая предыдущую. Тогда приходит понимание, что прежняя схема была ограничена и примитивна, что сопровождается, тем не менее, твердой верой в нерушимость, универсальность и гениальность новой схемы. И если обычные стереотипы — это фанерные щиты, загораживающие реальность, то концепция — это жесткий план размещения этих щитов, которому должны удовлетворять как уже существующие щиты, так и те, которые еще только предстоит установить и раскрасить.

Один пример, имеющий прямое отношение к теме данной книги. Исследователи язычества Древней Руси говорят о том, что только некоторые имена древнерусских богов, в частности, Перуна и Велеса, можно считать имеющими исконно славянское происхождение. Все остальные боги носили имена, очень похожие на древнеперсидские. Точно такая же ситуация с названиями трех центров Древней Руси в IX—X веках: Куявия, Славия и Артания (или Арта) — последнее название явно совпадает с древнеперсидским словом Арта. Упомянем еще книгу Авеста, чье название близко к русским словам весть, совесть, и слово «зем» — земля. Также много близких слов у русского языка и древнеиндийского санскрита: огонь — агни, мать — матрь, жена — джани, ведать — веды (знания). И какой же отсюда делается вывод? Конечно же, нас уверяют, что славяне заимствовали эти имена, эти слова в Древнем Иране и в Древней Индии, где были развитые цивилизации. Ведь именно это укладывается в концепцию, принятую в официальной исторической науке: славяне (или предки славян) еще не созрели тогда для цивилизации, были дикими и непросвещенными и, значит, брали все подряд у тех стран, у тех народов, которые уже созрели. Поистине, найти всегда можно только то, что ищешь.

Почему-то почти никому не приходит в голову, что в данном случае все объясняется гораздо проще: у всех индоевропейских народов общие арийские корни и, следовательно, общие корни у всех их языков. Не славяне заимствовали что-то у иранцев, индийцев, греков, скандинавов и т.д., а все эти (как и многие другие) народы сохраняли частично общее духовное арийское наследство, в том числе и язык. Ведь в древних иранских текстах прямо говорится о том, что предки иранцев (а Иран, как известно, в переводе — «страна ариев») пришли из далекой северной страны. О северной прародине ариев, принесших культуру в Индию, говорится и в древнеиндийских текстах.

Кстати, если уж говорить о языке, то существует и противоположная, гораздо менее распространенная концепция, которая выводит все языки из русского, утверждает, что это как раз окружающие народы заимствовали у более развитого русского народа многие слова. Такое предубеждение, конечно, ничуть не лучше рассмотренного ранее, хотя надо сказать, что и его сторонники находят немало доказательств в свою пользу.

Множество стереотипов связано со стремлением доказать себе и окружающим, что мы — современные люди. Это прямое следствие одной из главнейших концепций — концепции неуклонного прогресса. Например, в наше время превыше всего ставится интеллект, разум (считается, что именно благодаря развитию разума мы пошли дальше наших «недоразвитых» предков). И вот всем нам очень хочется показать, что все, что мы делаем, мы совершаем осознанно, в соответствии с логикой, после долгих размышлений, строго последовательных умозаключений. Мы стараемся обнаружить рациональное начало в том, что уже произошло с нами (даже в том, что мы не слишком-то контролировали, что происходило помимо нашей воли). Мы стремимся на основании наших размышлений предвидеть будущие события (и свято верим в силу своих прогнозов даже несмотря на громадный предыдущий горький опыт). Мы никак не хотим признаться самим себе, что нами движет отнюдь не только наш разум, что разум часто буксует, отказывается понимать логику событий.

Примеров можно привести массу. В частности, практически все люди уверены, что все основные решения своей жизни (получение образования, выбор профессии и места работы, женитьба, рождение детей, карьера, крупные приобретения) они принимали совершенно осознанно, на основании собственных размышлений. В действительности же на эти события влияло огромное число самых различных противоречивых факторов, а порой они даже происходили сами собой, бесконтрольно.

А почитайте диссертации, научные труды и отчеты: каждый автор старательно делает вид, что работа его шла по заранее намеченному пути, что из одних выводов с железной логикой следовали другие, что ничто не могло сбить его с выбранного пути исследования. В действительности же, как правило, конечный результат имеет довольно мало общего с тем, что замышлялось в начале. Мысли, открытия, приходили автору в голову совсем не в той последовательности, как они изложены, практика опережала теорию, были отброшены многие неверные идеи, на пути автора были тупики, неожиданные повороты, ложные ответвления, обходы неразрешимых вопросов, компромиссы, многочисленные возвраты к исходной точке. Но никто никогда не признается в этом, все хотят внушить окружающим (да и самим себе), что путь был прям и ясен, что разум вел их абсолютно безошибочно, без отклонений и колебаний. Конечно, нелепо было бы призывать кропотливо фиксировать на бумаге истинный процесс работы, ведь тогда вряд ли кто-нибудь понял бы автора. Но не надо также делать вид, что нам под силу решить любую задачу, что наш разум может одолеть любые препятствия, лишь бы цель была ясна. Давайте излагать только полученные результаты, а не тот мнимый прямой рациональный путь, которым мы к ним пришли. Давайте не будем делать вид, что разум, какой бы совершенный он ни был, может всегда и полностью контролировать ситуацию, вести человека твердым, неизменным курсом.

И с этим же стереотипом связана полная растерянность человека, когда происходят неожиданные события, например, болезнь, увольнение с работы, смерть близких. Все это резко выпадает из такой простой и привычной схемы, где человек — сам кузнец своего счастья, сам решает свою судьбу, сам контролирует своим разумом все события, сам предвидит все возможные последствия. И когда разум дает очевидный сбой, мы теряемся, мы хоть на миг, но осознаем свое несовершенство, свою ограниченность. Но смириться с этим нам не позволяют наши убеждения, и уже в следующее мгновение мы начинаем искать причины произошедшего и нередко ценой огромных усилий, логических неувязок, невероятных допущений, простого самообмана все-таки находим столь желанное рациональное объяснение, и сами начинаем верить в него. А дальше все становится на свое место: можно спокойно продолжать жить все той же иллюзией о всесильности разума.

Не случайно в последнее время все чаще можно услышать, как предостережение о самом страшном, фразу: «Это решение (действие, событие) будет иметь непредсказуемые последствия». Непредсказуемость кажется нам гораздо опаснее даже предсказуемого, предполагаемого, контролируемого ухудшения. А ведь она по самой своей сути обязательно содержит в себе возможность улучшения или хотя бы стабилизации ситуации. Но нас больше всего пугает именно неизвестность, невозможность просчитать разумом развитие событий, охватить все последствия рассудком. Можно подумать, что те решения, которые авторитетно обосновываются, согласовываются, долго и кропотливо готовятся, просчитываются ведущими специалистами, всегда и везде приводят именно к тем результатам, которых от них ждали, и именно в ожидаемые сроки. Достаточно вспомнить о рукотворных экологических катастрофах типа осушения Арала или радиоактивного загрязнения из-за аварии на Чернобыльской АЭС. Там тоже было все тщательно просчитано, научно обосновано, а получилось совсем не так, как ожидалось. Наоборот, предсказуемые результаты крайне редки, настолько редки, что их вполне можно отнести к случайным отклонениям от общего правила. Непредсказуемости хватает везде и всегда. Но несмотря ни на что мы хотим жить иллюзиями, что кто-то в чем-то когда-то может гарантировать желаемый результат. А если выбранный руководитель не выполняет своих обещаний, не может провести своих замыслов в жизнь с желаемой точностью, мы во всем обвиняем его, считаем себя обманутыми и начинаем искать того, кто, как нам кажется, сможет на этом руководящем месте лучше воплощать свои идеи в практические дела. Чтобы затем вновь разочароваться.

И именно с этим предрассудком связано то, что когда надо дать политику убийственную характеристику, обязательно упоминают о его непредсказуемости. Можно подумать, что самые ценные руководители — это те, действия которых можно легко просчитать на несколько лет вперед, те, которые вне зависимости от изменяющихся условий упорно пытаются следовать раз и навсегда выбранным курсом, пусть даже и полностью ошибочным, ведущим в никуда. Более того, если какой-нибудь человек легко может предсказать все действия правителя, он вполне может заменить этого правителя, а если таких предсказателей много, то смело можно сказать, что правитель — посредственность и не имеет права вести за собой людей. Настоящий же правитель должен иметь талант, а талант всегда подразумевает не только выделенность, неординарность, отмеченность, но и, обязательно, непредсказуемость. К тому же надо учитывать и то, что предсказуемый человек всегда сильно уязвим, его легко обманывать и использовать в неблаговидных целях. Кстати, самый предсказуемый — это компьютер, у которого крайне редко бывают отклонения от заложенной программы, но, наверное, мало кто захочет иметь руководителем пусть и умную, но машину. Так что непредсказуемость — далеко не самая плохая черта, важно только, чтобы она была созидательной, а не разрушительной.

А что такое исторические труды, хроники, летописи? Это опять же стремление все исторические события выстроить по схемам разума, доказать, что одни события совершенно логично приводили к другим событиям, что разум исторических деятелей мог однозначно определять ход событий, что ничего неожиданного, не имеющего постигаемых разумом причин, не происходило, что многое из происходившего было неизбежным, необходимым, укладывалось в разумную систему. Странно только, что каждый историк, каждый летописец, каждый очевидец выстраивает свою схему, свою логику событий, порой полностью противоположную всем остальным историкам. Но это нисколько не смущает современных исследователей, просто они в соответствии со своими пристрастиями, с требованиями времени и желаниями правителей выбирают из множества версий наиболее подходящую, объявляя все остальные полностью ошибочными или лживыми, а то и просто замалчивая их существование.

И никогда мы не узнаем, что же было на самом деле. Впрочем, полное воспроизведение всех обстоятельств любого исторического периода просто физически невозможно, ведь и нынешнюю обстановку в мире сколько-нибудь подробно описать не смогут все люди планеты, даже если они на несколько лет забросят все другие дела. Как же тогда можно достоверно и полно восстановить исторические события прошлого? Ведь до нас доходят порой совершенно случайно сохранившиеся документы, которым ни их авторы, ни другие современники не придавали особого значения, но которые рассматриваются современными историками как непреложное свидетельство истины, как безусловное доказательство чьей-то теории, чьего-то представления о данной эпохе. В результате история в любом случае сводится к отдельным описаниям различных исторических случаев (кстати, порой и не происходивших в действительности, являющихся полным вымыслом). А любая попытка их упорядочить, свести в систему, неизбежно несет на себе печать убеждений автора, господствующих концепций, стремления привлечь внимание к исследуемой исторической эпохе.

Стереотипы, связанные с понятием «современный человек», образуют отдельный большой класс. Все мы, приняв концепцию неуклонного и постоянного прогресса в развитии человека и общества, стремимся найти в современных людях хоть какие-нибудь черты, отличающие нас от далеких и не слишком далеких предков. Расхожими стали представления о том, что мы стали умнее, добрее, культурнее, менее подверженными всяческим обманам и т.д. Доходит даже до смешного: любые изменения физического облика среднего человека тут же обосновываются как свидетельство развития и совершенствования, как нарождающиеся черты идеальных людей будущего.

Например, наметившееся в 70-80 годах нашего века увеличение роста молодежи (акселерация) породило массу публикаций о том, что это связано с качественным улучшением питания, с успехами здравоохранения, усовершенствованием быта и другими достижениями цивилизации. При этом старались не обращать внимания на то, что как раз хорошим здоровьем «акселераты» не отличались, их непропорционально развитые тела с чрезмерно длинными ногами были, как правило, слабыми и больными. Тут же приводились свидетельства о том, что в средние века люди были гораздо мельче, что доспехи средневекового рыцаря не налезут на современного школьника, тут же составлялись прогнозы о том, насколько еще вырастет человек в ближайшие годы и десятилетия. Правда, потом средний рост стал снижаться, и тема перестала быть модной и актуальной. Но до сих пор большое и искреннее удивление ученых и простых людей вызывают археологические находки, свидетельствующие о том, что и тысячи лет назад люди были ничуть не ниже современных, что средний рост мужчин превышал, к примеру, 180 сантиметров.

В понятие акселерации входило и раннее половое созревание. Популярным стало мнение о том, что в наше время дети начинают интересоваться вопросами пола куда раньше, чем в свое время их родители, а уж тем более — далекие предки. В школах спешно стали вводить уроки сексуального воспитания, смирились со сверхранним началом половой жизни детей, с их интересом к эротическим фильмам и книгам. Все это оправдывается тем, что современные дети уникальны, и нынешняя ситуация никогда не встречалась в прошлом, что надо приспосабливаться к требованиям сегодняшнего дня, какими бы нелепыми они нам не казались. Между тем, известно, что во многих странах были такие периоды их истории, когда вполне нормальным считалось вступление в брак в возрасте 14—15 лет и даже ранее. Наверное, тогда тоже находились «теоретики», видевшие в этом верные признаки приближающегося светлого будущего, свидетельства неуклонного прогресса и считавшие эту ситуацию совершенно уникальной. Однако в этом самом будущем обычно приходило понимание, что такое положение ненормально, что для сохранения здоровья людей, для поддержания интеллектуального и духовного уровня развития общества следует повысить нижний предел брачного возраста с тем, чтобы супруги созрели как физически, так и морально.

Еще один стереотип из той же серии — каждое следующее поколение упрекает предыдущее в старомодной закомплексованности, скованности, зажатости, щепетильности, излишнем пуританстве. В ответ оно слышит от старшего поколения не меньше упреков в несерьезности, разболтанности, хамстве, безответственности, развращенности. Любые проявления свободы в сексуальных отношениях во все времена почему-то считаются очень современными, отвечающими духу времени. А вот сдержанность, глубина, продуманность действий в этих вопросах объявляются устаревшими, отставшими от жизни понятиями. Между тем очевидно, что в каждом поколении хватает и того и другого. Люди практически не меняются с течением времени. Правда, большое значение имеет позиция общества, общественное мнение, с которым вынуждены считаться даже те, кто с ним в корне не согласен. Например, многие молодые люди вынуждены изображать повышенную сексуальность, несмотря на то, что это далеко не самое важное в их жизни, потому что общественное мнение приписывает им быть именно такими. А в другие периоды ситуация может быть прямо противоположной — полную незаинтересованность в вопросах пола должны изображать даже те, кто постоянно только о них и думает.

Говоря о стереотипах нельзя не упомянуть о совершенно анекдотическом «эффекте Клеопатры». Наверное, все слышали о такой царице Египта и о ее неземной красоте. Вот именно о ее красоте и идет речь. Сейчас красота Клеопатры не вызывает сомнения: ее имя дают самым лучшим косметическим кремам и маскам, самым модным диетам, самым тонким украшениям, ее роль в фильмах и спектаклях поручают самым красивым актрисам. Все женщины мечтают быть такой, как Клеопатра, хотя никто из них никогда не видел ее. А между тем изображения царицы сохранились до нашего времени и вовсе не скрываются в тайных архивах. На них мы видим женщину с низким скошенным назад лбом, чрезмерно длинным носом, запавшим ртом и острым выдающимся вперед подбородком. И ведь надо еще учесть, что авторы этих изображений наверняка приукрашивали царицу, старались ей угодить. То есть, скажем помягче, особой красотой она не отличалась. Наоборот, многие из современных женщин очень страдали бы, если бы были похожи на эту реальную, а не мифическую Клеопатру, некоторые подумывали бы даже о косметической операции. Не стоит также выдвигать предположений о «других канонах красоты», господствовавших в те времена, так как статуи богинь, создававшиеся в этот же период, действительно прекрасны. Этот пример еще раз наглядно показывает, сколь велика власть над нами штампов, предубеждений, предрассудков, причем даже тех, которые так легко разоблачить, если только этого захотеть. Мы сами порой предпочитаем жить иллюзиями и не желаем знать правду, требующую пересмотра сложившихся представлений.

С добром и злом, отношениями между ними, их особенностями, их природой связано, быть может, больше предрассудков, чем с чем-нибудь другим. Так всегда бывает, когда тема интересна, но недостаточно обсуждается. К тому же ни по одному другому вопросу столько штампов, предубеждений, стереотипов не создается намеренно, искусственно. Ни в одной другой области они не отличаются таким разнообразием, нигде они не поддерживаются столь старательно, и нигде попытки их разрушения не сталкиваются с таким сильным противодействием. Как раз поэтому одна из главных задач этой книги — выявление и обсуждение этих предрассудков, мешающих нам понять главный вопрос жизни. А для любого предрассудка опаснее всего, когда люди просто понимают, что он существует, просто обращают на него внимание, начинают говорить о нем, ведь после этого его разоблачение и разрушение неминуемы. Важно только, чтобы к моменту его уничтожения он не был заменен каким-то другим предрассудком.

Наконец, последнее предубеждение, о котором мы здесь упомянем, и которое напрямую связано с темой данной книги, состоит в следующем. Многие почему-то считают, что надо четко разделять добро и зло в обыденном понимании этих слов, с одной стороны, и некие всеобъемлющие общемировые и малодоступные понятия Добра и Зла (именно так, с заглавной буквы) — с другой стороны. Все, что уже было сказано и будет сказано дальше в этой книге, как раз и исходит из того, что не существует никакой принципиальной и объективной разницы между добром и Добром, а также между злом и Злом. Разница только в оценках, в мнениях отдельных людей, в правильном или неправильном понимании терминов. Именно поэтому во всем тексте книги добро и зло всегда пишутся с маленькой буквы, что, конечно же, нисколько не снижает их истинного значения для нас.